Земля, до восстребования Том 2

Подтвердилось еще одно давнее опасение Этьена — мы недооценили минометы, особенно минометы крупного калибра. Невесело было также узнать, что наши противотанковые мины имели недостаточный заряд. Мина перебьет у гусеницы два–три трака, а фашисты починят за полчаса. Наши саперы стали сдваивать мины или усиливали их дополнительным зарядом тола. Но все равно, по свидетельству сапера Шостака, такими самодельными минами можно повредить лишь ходовую часть…

Еще важнее Старостину было вызнать географические, календарные данные и все другие подробности какого–нибудь крупного окружения, при котором в плен сразу попало много народу. Он мог бы назваться бывшим офицером Юго–Западного фронта, которого взяли в плен во время контрнаступления немцев в районе Изюм — Барвенково, но он никак не мог набрать подробностей про те бои. Выгоднее было назвать окружение, которое случилось раньше, чтобы короче была фронтовая анкета Старостина, а длиннее — лагерный стаж. В последнем случае его труднее будет сбить на допросах, которые ведут люди, хорошо знакомые с ходом войны на Восточном фронте.

Было еще одно соображение, по которому он отказался от версии со своим пленом под Харьковом и вообще на Украине. Соседи по вагону предупредили, что в Австрии гестаповцам на допросах чаще всего помогают предатели из числа украинских националистов. Так что благоразумнее держаться подальше от Изюм — Барвенково и вообще от юго–западного направления.

121

Опираясь на рассказы спутников, Этьен выбрал для Старостина Западный фронт. Теперь следовало уточнить и должность, какую Старостин занимал до плена, это тоже «белое пятно» в его фронтовой биографии.

Рядышком дышал техник–лейтенант Демирчян, в полку он занимался противохимической обороной. Разговорчивый Демирчян и не подозревал, что помог заполнить брешь в «легенде»!

Пожалуй, начхим — разумная придумка. Немцы не станут допекать Старостина расспросами. Кому интересны устаревшие секреты противохимической обороны? Он помнил учения, когда все напяливали на себя противогазы.

А в орудийных упряжках, на концах оглобель, болтались попарно чудовищные лошадиные противогазы. Ездовые пытались натянуть их на морды, а лошади фыркали, воротили головы, дергали постромки.

Старостин с трудом повернулся лицом к Демирчяну и начал выспрашивать про должность, которую тот занимал. Демирчян был на побегушках у начальника штаба и командира полка, но должность эта сохранялась при всех обстоятельствах.

Полковнику Старостину нужны были фронтовые координаты. Его не интересовали данные о полке, в котором служил Демирчян: не могли же в одном вагоне оказаться два начхима одного и того же полка! Да и звание не соответствует. Кстати, сам Демирчян уже на втором году войны перешел в разведку, не хотел держаться за устаревший противогаз.

Безопаснее назваться работником штаба армии по противохимической обороне и собрать разнообразные сведения — прожиточный минимум допрашиваемого…

Эшелон остановился на товарной станции Болонья, а дальний маршрут его по–прежнему уходил в неизвестность. В одном из вагонов везли теперь бывшего начальника химической службы 20–й армии полковника Якова Никитича Старостина. Он уже немало знал об армии, чьи бойцы и офицеры сражались, плутали и снова сражались в смоленских лесах. Знал, что в начале октября 1941 года «его» армия попала в окружение на левом берегу Днепра, западнее Дорогобужа. Командовал армией генерал–лейтенант Ершаков с Урала, членом Военного совета у него был корпусный комиссар Семеновский из Средней Азии, комиссаром штаба армии был бригадный комиссар Афиногенов, а начальником штаба армии — генерал–майор Корнеев. Армия сильно пострадала в боях под Смоленском, иные полки и дивизии почти полностью потеряли свою материальную часть, когда 3 и 4 августа вырвались из первого окружения и форсировали Днепр. Армия отступала к Соловьевой переправе, а выше по течению Днепра была еще одна, Радчинская переправа. «Юнкерсы» превратили обе переправы в крошево из машин, людей и лошадей. Старостин помнил номер штабной полевой почты и множество других примет, деталей и подробностей вроде того, например, что первый снег в лесах севернее Дорогобужа выпал в ночь с 6 на 7 октября. Потом Старостина, тяжело контуженного (раненым нельзя сказаться, потому что на теле нет шрамов), взяли в плен, держали в бараке для пленных офицеров на нефтебазе под Вязьмой. Его определили в команду могильщиков и подметальщиков при немецком кладбище, устроенном на центральной площади города Вязьмы. Затем он сидел в концлагере в Орше, оттуда его погнали по шоссе в Брест и держали там в казематах крепости, затем направили в Майданек, оттуда через Освенцим в Терезин (бывшая крепость, а ныне концлагерь на берегу Лабы). Там набирали химиков на военные заводы, изготовлявшие секретное оружие в Тироле и Ломбардии. Потом их завод в Милане разбомбили, Старостина послали на рытье окопов над Монте–Кассино, потом послали в военную крепость в Гаэте. И всю эту правдоподобную «легенду» впитала по–прежнему цепкая и емкая память Этьена.