Земля: долгий путь вокруг

— Я поймал грузовики, — сообщил я. — И они нас переправят. Все улажено.

— Блеск! — обрадовался Юэн.

— Пойдемте я вам покажу, — позвал я, вне себя от возбуждения. — Я все путешествие мечтал прокатиться на одном из таких грузовиков. У меня даже начинает вставать, когда я думаю о них.

Владимир подъехал задним ходом к насыпи дороги, мы завели на грузовик мотоциклы, быстро привязали их, сами расположились в кузове, и машина поехала. У КАМАЗа очень низкое передаточное отношение, благодаря чему он может преодолевать крутые склоны. Ревя двигателем, он медленно спустился по берегу, проехал через реку (колеса полностью скрылись под водой), и под наши с Юэном восторженные вопли благополучно выбрался на противоположный берег. Затем Владимир вернулся на тот берег, чтобы по одной перевезти машины сопровождения.

Мы почему-то считали, что на Дороге Костей есть только две действительно большие реки — через одну мы только что переправились, и еще одна перед Магаданом. Между ними будет множество речек, но мы сможем переехать их на мотоциклах. Так что мы распрощались с Владимиром и группой поддержки и тронулись в путь. Одно за другим мы проезжали заброшенные селения, большинство которых были остатками старых гулаговских лагерей — а кое-где в бараках до сих пор аккуратными рядами стояла детская обувь, словно жителям пришлось внезапно уехать и они могли в любой момент вернуться.

Прогулки по старым лагерям были сродни посещению дома с призраками. По некоторым данным, в районе Колымы погибло около двух миллионов заключенных, и часто их закапывали в качестве основания дороги, по которой мы теперь и ехали. Отсюда и название — Дорога Костей. Она была построена для обслуживания золотых рудников, в которых заключенные при температуре минус двадцать опускались в железных клетях в шахты, чтобы, стоя там на коленях, добывать золото на протяжении четырнадцати часов в сутки. Подсчитано, что на каждый килограмм золота, добытого в этих шахтах, приходится один умерший заключенный. Многие не выдерживали и месяца по прибытии из Магадана, куда плавучие тюрьмы доставляли свой человеческий груз и куда теперь мы направлялись. Путь в лагеря был невообразимо труден. Сначала через весь Советский Союз по железной дороге до Владивостока в товарных вагонах, столь плотно набитых, что многие задыхались. Температура в трюмах кораблей, доставлявших заключенных из Владивостока в Магадан, часто опускалась ниже нуля, и тогда все они по прибытии оказывались замерзшими насмерть. Из Магадана заключенные пешком шли в лагеря, порой по несколько сотен километров. Не удивительно, что Александр Солженицын, сам прошедший через ГУЛАГ, назвал Колыму «полюсом холода и жестокости». Нам рассказывали, что в разгар лета заключенных раздевали догола, привязывали к деревьям и оставляли на съедение комарам, пока они не теряли сознание или даже не умирали.

Заброшенные здания навевали настоящий ужас, и по сравнению с подобными неимоверными страданиями миллионов людей те заурядные трудности, которые испытывали сейчас мы сами, казались сущей ерундой. Было просто стыдно ныть и жаловаться.

Мы выехали из лагеря и оказались у следующей большой реки. Я зашел в нее, дабы оценить глубину и силу течения. Вода поднималась выше колен и едва не сбивала с ног.

— Кажется, уровень воды тут выше головок поршней, можно нарваться на неприятности, — сказал я. — Но в любом случае течение слишком сильное. Боюсь, мотоциклы просто унесет.

Пока мы ждали, когда нас догонят КАМАЗ и «Урал», с другого берега на наш переехали еще три «Урала». Водители сообщили нам, что, прежде чем добраться до Томтора, что располагается как раз посередине Дороги Костей, надо пересечь еще по крайней мере пять глубоких рек и что недавно при переправе через одну из них унесло два грузовика.

— Четыреста километров снега и никаких мостов, — сказал один из дальнобойщиков. — Добраться досюда было тяжеловато.

Мы переправились на КАМАЗе, выгрузились и поехали дальше. Часом позже, посреди соснового бора, мы наткнулись на еще одну реку, размывшую участок дороги протяженностью около десяти метров. Хотя река и была узкой, глубина оказалась приличной, а течение сильным. Владимир отказался переправляться через нее.

— Безопаснее будет утром, — сказал он. — Может, нам даже придется прождать три дня, но со временем уровень воды все равно снизится.

Я видел, как мастерски Владимир преодолевал реки, так что в этом плане полностью ему доверял. Он был великолепным водителем, ездившим по одному и тому же маршруту вот уже двадцать пять лет, десять из них на КАМАЗе, между прочим, своем собственном. Этот человек не дергался по пустякам. Он был очень спокойным и уравновешенным, и на него невозможно было хоть как-то повлиять. Он, несомненно, все будет делать так и тогда, как и когда сочтет нужным. Раз он сказал, что река слишком глубока для переправы, значит, это правда.