— Залиново, — договорила Ника и кивнула. — Да. С самого рождения. Вика уехала после одиннадцатого класса. Я всё думала, что нагоню её через год-два, но… болезнь мамы не позволила этому случиться. Пришлось остаться дома и помогать.
— А какой была Виктория? — спросил я, но, произнося имя, голос вдруг пропал, и вышло лишь сухое бормотание. Я негромко откашлялся.
— Виктория… — медленно произнесла Ника. — Знаете, это имя ей очень даже… подходило. Она вечно была такой победоносной, целеустремлённой. Всегда шла по жизни вперёд и звала меня.
— Выходит, ей очень нравилось в этом городе?
— Для неё жизнь в селе была слишком скучной. Она всё время говорила, что только город может дать ей сил почувствовать, что она живёт. Однако город её и погубил… Здесь постоянно смерть, ведь машин очень много. Темп происходящего просто дикий. Здесь нужно не жить, а выживать. И вот смотрю я сейчас на её квартиру и понимаю, что она не жила, а действительно выживала, как могла… — Ника отошла от окна и устало присела на диван. — Впрочем, как и мы…
Я шагнул к стене напротив дивана. Прислонился к ней спиной.
— В последний год мы очень мало общались, — продолжала Ника. — Вика перестала приезжать. По телефону почему-то тоже не хотела разговаривать. Мама очень переживала из-за этого. Но раньше, когда всё было ещё более-менее нормально, по телефону Вика казалась весёлой, жизнерадостной. Говорила, что у неё всё хорошо. И знаете… вчера она должна была приехать домой. С ней в момент аварии была дорожная сумка. Мне сказали, её сбили недалеко от автовокзала…
Ника говорила тихо и медленно. Её голос был глубокий и с особым оттенком печали. Под этот голос хотелось прикрыть веки, свернуться калачиком и предаться долгой грусти. Но я продолжал внимательно слушать и представлять себе Викторию — девушку, что подошла ко мне в автобусе…
— Если бы вы знали Вику, то она бы вам понравилась. Она была очень доброй. Не могла смотреть на бездомных и нуждающихся в помощи. В детстве постоянно подкармливала свору собак и кошек на улице. Выносила всю еду из наших запасов, только бы никто не голодал. Она была такая.
— А вы? — спросил я. — Какой были вы в детстве?
— Я?.. — неуверенно переспросила Ника. — Сколько себя помню, я всегда была плаксой, замкнутой и крайне чувствительной ко всему, что вступало со мной в контакт. Я, в отличие от Вики, не очень заботилась о других. Кроме мамы, конечно же. — Ника подняла на меня глаза, но тут же их отвела.
Я кивнул, как бы благодаря её за открытость.
— А сколько Виктории было?..
— Она старше меня на четыре года. Ей двадцать три. Исполнилось бы двадцать три в ноябре… — ответила Ника и посмотрела в окно.
Всё остальное время мы сидели в тишине. Комнату неторопливо стало наполнять солнце. Я продолжал мельком поглядывать на Нику. Её беспокойные мысли ясно отражались на лице вздрагиваниями ресниц, двумя морщинками между бровей и покусыванием потрескавшихся губ.
— Вы очень похожи с ней, — произнёс я.
Ника удивлённо посмотрела на меня.
— Откуда вы знаете?
Чёрт.
— Я успел немного запомнить её внешность из окна… Да-да, точно, у вас есть что-то общее. Это даже издалека видно… Гм-х-х… В общем, вот…
Нужно было срочно переводить тему.
Вспомнив, что вся моя одежда в крови и грязи и что изо рта несёт рвотой, я сказал:
— У меня тут такое дело… я… слегка запачкался. Вы не против, если я… приму душ?
Ника сразу же кивнула. И с грустью на лице продолжила глядеть на раскрашенный в тёплые тона рассвет.
*
В крошечной бледно-желтоватой ванной комнате я стянул с себя всю одежду. Несколько раз ошпарившись, наконец настроил нужную температуру воды и встал под душем. Нет, подумал я, лучше полежать. И вставил крышку в слив. Совсем скоро ванна наполнилась. Выключив воду, я медленно опустился в неё и лёг.
Глубоко вздохнув, я только сейчас вспомнил о своём дыхании. Очень уж часто во время размышлений я неосознанно переставал дышать. А как только вспоминал об этом и делал глубокий вдох, весь окружающий мир будто снова заводился. Как киноплёнка, начинающая своё вращение после долгой паузы. И всё вдруг вновь начинало играть красками, запахами, ощущениями.
А ведь в этой самой ванне когда-то лежала сама Виктория… Кто бы мог подумать в тот момент, когда я пересёкся с ней в автобусе, что на следующий день я буду мыться в её ванне, а она будет мертва…
Тряхнув головой, я потянулся к полочке с туалетными принадлежностями. Взял цитрусовый гель для душа. Рядом лежали упаковка женских прокладок известной фирмы, несколько бритвенных станков и голубая мягко-пушистая мочалка.
Делать нечего. Я намылил эту самую мочалку гелем и, чуть приподнявшись, стал натирать ею тело. С того момента как я вышел из психиатрической больницы, прошли всего сутки. Но чувствовал я себя так, будто пережил гражданскую революцию. Плечи, шею и ноги ломило от тупой боли, правая рука была забинтована и сейчас несуразно выпирала, чтобы не быть намоченной. Да уж. Выбрался, называется, на свободу.