Земля дождей

— Может быть, не дают жильё потому, что мама перестала работать из-за болезни. Раньше она была подвижной, энергичной. А сейчас мало говорит и передвигается всё медленнее. А после смерти Вики, я уверена, ей… будет ещё хуже… — Ника стала терять слова. Потянувшись к ножу, она принялась нарезать хлеб. Затем, сложив его в деревянную расписную тарелочку, подняла на меня свои серо-голубые глаза. — Знаешь, не уезжай сегодня. Побудь ещё немного. А я покажу тебе наше село, хочешь? Смотреть особо не на что, но можно хотя бы просто пройтись, проветриться. Потом я приготовлю что-нибудь вкусное. А завтра мне на работу. Если захочешь, то с утра и поедешь.

Я задумался. Уехать сегодня я действительно не мог. Чувствовал, что осталось нечто незавершённое. Да, похороны позади, и вроде бы оставаться здесь не имело больше смысла. Но… мне всё казалось, что я ещё могу и должен хоть чем-то помочь этой семье. Любой мелочью.

— Хорошо, — сказал я и снова оглядел кухню. — Как я понял, ваш дом отапливается исключительно печкой. Сейчас сильно похолодало, я выходил на улицу. Земля обмёрзла, солнца почти не видно. Я наколю дров, если ты не против. И ещё: желательно бы тебе собрать всё бельё. Кажется, будет дождь.

На лице Ники появилась тёплая умиротворённая улыбка. Она тут же встала, взяла железный тазик и отправилась за бельём. Когда вернулась, разложила его в шкаф. Затем предложила повременить с дровами и, пока не начался дождь, прогуляться. А по пути как раз заглянуть в больницу к её матери.

В одиннадцатом часу мы вышли из дома и двинулись по дороге, круто идущей вниз. Здесь везде были эти спады и возвышенности. Машины появлялись редко. По обеим сторонам улицы располагались такие же ветхие деревянные дома. И только теперь я обратил внимание на название этой улицы. Советская.

Скоро на пути показалась река. Мы спустились к её берегу, где было очень тихо и спокойно.

— Река… — отрешённо произнесла Ника, глядя на воду. — Как много воспоминаний с ней связано… Мы с Викой здесь часто играли. Бросали камушки в воду. Она всегда бросала дальше. Помню, как мне это не нравилось. Я изо всех сил старалась перекинуть её, но никогда не получалось. Ни разу так и не смогла побить её рекорд.

Ника нагнулась, взяла в руку маленький камушек и, размахнувшись, отправила его в реку. Тот полетел метров на двадцать пять и, плюхнувшись в воду, исчез, оставив после себя расширяющиеся круги.

— Вот и сейчас она бы бросила дальше. Сто процентов, — договорила Ника.

Мы неспешно побрели по берегу реки. С её стороны нас обдавало холодным ветром. Несколько капель дали знать о неминуемом дожде. Я затянул покрепче замок толстовки. Так постепенно вышли на просёлочную дорогу, и невдалеке показалось кладбище. Мы подошли к могиле Виктории и несколько минут стояли молча.

— Я поняла, что не хочу умирать в этом месте. Не хочу быть закопанной здесь, — не отводя глаз от земли с цветами, тихо заговорила Ника. — Знаю, что когда умру, мне будет уже всё равно. Но как только подумаю о том, что буду лежать в этой земле, бросает в дрожь. Лучше уж пусть меня сожгут, а прах… с прахом разделаться несложно. Вон, выйди в отрытое поле да развей по ветру…

Ника стояла, крепко обхватив себя руками и задумчиво смотря на могилу. Её несобранные волосы и воротник плаща колыхались, но лицо оставалось недвижимым. Я внимательно глядел на неё и понимал: сейчас она где-то в прошлом. В том прошлом, где Виктория ещё жива и здорова…

— Да. Быть развеянной лучше, чем закопанной, — тихо заключила Ника. — Я решила. Меня развеют.

Выйдя из кладбища, мы побрели в сторону домов. И вскоре уже шагали по какой-то улице. Ника рассказывала о парке, мимо которого мы проходили. В нём было много качелей и каруселей — правда, уже давно не работающих. Изогнувшиеся и проржавевшие коряги железных конструкций, некогда предназначенных для восторженных криков, со скрипом покачивались от гулявшего здесь ветра. Только вот «чёртова» колеса в этом парке не было. Но атмосфера и без того складывалась чертовски тоскливой.

Мы добрались до больницы. Я заходить к матери Ники не стал. Остался дожидаться в коридоре. Ника вернулась через пятнадцать минут, сообщив, что маме уже лучше. И что вечером ей нужно будет принести некоторые вещи.

— Извини, вчера, когда мы приехали, я сказала маме, что ты близкий друг Виктории. Я не знала, как объяснить, что ты — незнакомец, который просто вызвался помочь, — призналась Ника, когда мы вышли из больницы.

— Ничего, всё нормально, — ответил я. — Наверное, так даже лучше.

Дальше мы брели по асфальтной дороге, по краям которой возвышались пожелтевшие берёзы. Откуда-то несло горелой листвой. Дух осени в селе Южное Залиново был проявлен гораздо ярче, нежели в городе. Здесь осень чувствовалась как неизбежная прохладная меланхолия в жёлто-коричневых тонах, которая заполняла собой всё вокруг.

— А это наша администрация, — сказала Ника, указав на белое двухэтажное здание с ухоженным фасадом.

— Та самая, которая несколько лет обещает выдать вам жильё?

— Ага.

— Пошли, — сказал я, двинувшись к двери.

— Куда?.. — Ника остановилась в изумлении.