Земля и люди. Очерки.

Понял он там, в «Заре», также и то, что у стажировки в передовом колхозе есть и свои минусы: все-то здесь отлажено, все настроено. А ведь тридцатитысячников готовят к отправке в экономически слабые колхозы; с чего начинать там, где развал и запустение, каков тот путь, которым надо пойти, чтобы какая-нибудь захудалая артель стала тою же «Зарею»?

Этого никто сказать не мог.

Сейчас он знал бы, с чего начинать, но тогда… Это сейчас у него опыт, люди, техника, эти вот земли, что отдыхают после сева, лежат в ожидании того великого, что зовется всходами…

Сейчас он знает, с чего все начинается.

4

Наследство у Гулецкого, первого директора «Ударника», Лиссон принял, надо отдать тому должное, в общем неплохое. Совхоз уже стоял на ногах крепенько. К тому же здесь были совсем не те земли, что в Тюльгаше или Поташке.

Здесь поля широки и привольны, словно разглажены предуральские холмы какой-то мощной и заботливой рукой: горизонт уплывает далеко, и в дрожащем мареве акварельно нежные сиреневые лески прозрачны и невесомы, а далеко-далеко за ними — прижатая, расплывчато-голубая Зауфимская гряда. Там горы и тайга, а на юг от Сажино словно бы вздохнула степь: и воздух плывет над нею по-степному теплый и пахнущий травами, и жаворонок в выси слышен окрест с далекого предела…

Узким языком вытянулись от Красноуфимска до башкирской грани эти пологохолмистые поля, уральский феномен, отороченный с боков горами и лесами, а меж ними прогретые и продутые ветрами, по-степному плодородные черноземы; кое-где путнику и вовсе почудится степь от растущих по травянистым склонам ковылей.

Хлебная крестьянская сторона, где один Югуз, раздольное урочище на сажинской земле, стоит земель иного цельного совхоза, какого-нибудь из горных, где поля клочками по нескольку гектаров затерялись в лесах и косогорах.

Здешний житель мог быть только хлеборобом. Народная сила, подкрепленная силою земли, была здесь тем, на что можно опереться.

Сидя над старыми отчетами, Лиссон размышлял, сопоставляя то, что могла дать эта земля, с тем, что давала на самом деле.

И был неутешителен итог.

Немы цифры, но они иногда не говорят даже, а кричат.

61—65-й годы: средний урожай зерновых в «Ударнике» 11 центнеров. Это ровно на полтора центнера выше районного показателя, лучший итог среди четырнадцати хозяйств. Но разве на это способен Югуз?

Самый высокий результат в начале пятилетия, худший в памятном по Поташке шестьдесят третьем — 7,2 центнера. Неурожайный год, конечно, но все же…

Может быть, повеселее дела у крестьянской кормилицы — ржицы? У нее еще хуже. Шестьдесят третий — всего пять центнеров. Сказывалось, видно, пренебрежение к этой культуре. Овсы? Ячмени? Средний сбор за пятилетку тоже около одиннадцати центнеров. Покрепче чувствовала себя пшеничка, почти на два центнера выше, а отдельные поля давали по сто, а то и по сто пятьдесят пудов. Но разве это может успокоить?

Ключ к разгадке все тот же. Земля почти ничего не получает, земля только отдает.

Безропотно и терпеливо.

В шестьдесят втором году на гектар у Гулецкого пришлось, конечно, побольше туков, чем у поташкинцев, — по три кило. Но многим ли эта норма выше так запомнившейся ему поташкинской: по маковой росинке на квадратный метр?

А органика? Она лежала и гнила у ферм, да как ее взять, если нет погрузочной техники, мало транспорта? Ну, брали что-то, грузили на железные листы-пены, везли… за один-два километра, на ближнее поле, под пропашные. Те же поля, что лежали за десять-пятнадцать верст, не видели ничего, пожалуй, с тех самых пор, как была распахана там последняя крестьянская межа.

В отчете «Внесение в почву органических удобрений»— да и то это лишь на бумаге раскинуто на все земли — кривая по годам монотонно и уныло шла к нулю: 1,8–1,6—1,2–1,0—0,8 тонны на гектар.

Да, одним ключом закрыты замки к хлебным амбарам, к фуражным складам, к совхозной кладовой мяса и молока.

Если не перестать грабить землю, ничего не добиться.

Он собирал специалистов, зимними долгими вечерами сидели в прокуренном директорском кабинете; люди спорили, горячились, пока наконец басовитый директорский голос трубно, хоть и сдержанно, не объявлял конец рабочего дня. Но все знали, что завтра вечером будет продолжение.

А дома все те же мысли, потому что ничем иным жить нельзя, когда столько завязывается узлов.

Но знал он и другое: «Ударник», как и весь район, как вся область, не остров, затерявшийся в океане русских земель, и он, Лиссон, не Робинзон на этом острове.

Были решения партийных съездов, где-то наращивались мощности заводов для выпуска туков, в неведомых ему НИИ и проектных бюро инженеры в белых рубашках при узких галстучках создавали для Югуза новые машины, в институтах корпели над конспектами парни и девушки, которые через несколько лет войдут к нему в кабинет, чтобы положить на стол диплом, направление и сказать, что они готовы служить земле…