Земля и люди. Очерки.

Нифантий Афанасьевич сейчас думает: как быстра за этими ежегодными заботами о хлебе проходит жизнь человека. Вот и не успел заметить — выросли дети, своими семьями обзавелись…

— А давно ли, мать, наш Пашка был пацаном, — обратился Нифантий Афанасьевич к жене.

— Я помню, — встрепенулась та. — Еще в школу ходил, дак сумку супонью подвязывал, пока ты добрую лямку не пришил.

— Да? — Нифантий Афанасьевич задумался. — А я этого не помню. Вот как Пашка с соседским Толькой чуть не подрались из-за того, кому первому прокатиться на комбайне, — это помню.

Всего действительно не упомнишь. Жизнь вроде бы и большая, а пролетела, словно миг. Что вот ты, Нифантий Афанасьевич, успел сделать за свою большую жизнь?

Как тут сказать — что успел? Жизнь — не бункер с зерном, килограммами не измеришь. Все годы трудился, вырастил детей настоящими хлеборобами…

В детстве, конечно, мечталось о многом, да заботы были другие: поскорей вырасти, чтобы помогать родителям, нелегко жилось после гражданской войны. Вырос, стал механизатором — не по мечте, а по судьбе, испокон веков в родительской семье крестьянствовали. Потому и он, когда сел за трактор, не помышлял ни о чем ином. Война началась — время лихое для всех — о себе не думалось. Исполнил свой долг честно, и сейчас на избе Нифантия Афанасьевича две звездочки пионеры прикрепили в память о войне. Одна звездочка — Нифантий Афанасьевич ушел отсюда на фронт, вторая — его брат Егор Афанасьевич. Брат не вернулся…

Сколько таких звездочек по всему их Красноуфимскому району, сколько по всему Уралу!

После войны жизнь снова пошла своим чередом — хлеборобские заботы, хлеборобские радости. Вся жизнь прошла в труде. Хорошо прошла. «Если бы перед уходом на пенсию ветераны собирались на свой «богатый овин», я бы, пожалуй, был на этом празднике не последним», — подумал Нифантий Афанасьевич.

Уже за окном ночь, по-летнему тихая и светлая, но что-то не спится. Сын растревожил думы. Они, дети, и сейчас не дают нам покоя. Они, как и раньше, заставляют нас вдумываться в самих себя, помогают нам быть лучше. Тот же самый Пашка задел за живое: «Какой ты старик, батя… какого покоя ждешь, если всю жизнь, как ни страда, каждый день просыпаешься первым в деревне…»

Правильно, что ни говори, мыслит она, эта теперешняя молодежь. И живет такими же строгими понятиями о хлебе, как и старшее, много познавшее поколение. В прошлом году во время уборки даже домой не ездили ночевать ребята, прямо на стане отдыхали. Потом приехали чумазые, обросшие. И смеются: отдыхать пока некогда, надо баню топить да «большой овин» праздновать.

Молодость есть молодость. Они и сейчас, эти парни, спят богатырским сном, а он, Нифантий Афанасьевич, сидит и курит горький табачок, полуночничает.

Откуда-то появилась такая привычка — размышлять наедине с собой. По дому ли что плотничает или просто так вот, курит. Другое дело жена: вяжет все, вяжет да песенку мурлычет себе под нос. Много она их помнит. Нифантий Афанасьевич, когда комбайнерил, тоже любил вполголоса напевать. От грохота машины себя не слышишь, да и не надо слышать: поется — и пой в свое удовольствие. Хоть грустное, хоть веселое. Только смотри не пропусти под песню за собой «хвост». Мала ли, велика ли полоска — в ней хлеб. Такое уж дело. Как-то один молодой парнишка, после училища, пробовал оправдываться: бросьте, мол, мужики, высокие слова говорить, мой огрех и пятнадцатикопеечной булки не стоит.

Тогда кто-то из механизаторов матюкнул парня. Может, и зря, может, надо было его послать собирать чем хочешь хлеб с той полоски. Для пятнадцатикопеечной булки. Так считал Нифантий Афанасьевич.

Он хорошо знает цену хлеба. Когда-то — давно это было, но крепко помнится — мать дала ему взбучку за то, что сделал из хлебного мякиша игрушку. Тогда он, мальчишка, плакал, и никто его не утешал, потому что человек посмел не в ту игру играть…

И в любое время, потом уже понял Нифантий Афанасьевич, сытно ли, голодно ли живется — хлеб свят для человека, тем более для крестьянина. Все дай охотнику — ружье самое меткое, патронов ворох, теплую одежду и теплое зимовье — всем обеспечь, а без хлеба ему не обойтись. За бросовый плесневелый сухарь может в это время охотник отдать свою самую дорогую добычу.

Нифантий Афанасьевич загасил папиросу: думы думами, но пора и спать. Завтра будем думать о наших заботах.

…Утро пришло так быстро, словно на минуту и прилег Нифантий Афанасьевич. Еще не спала роса, не исчезла предрассветная прохлада, а солнце уже сияло пронзительно ярко, и больно было на него смотреть. И деревня проснулась так же быстро: вот уже заскрипели воротами женщины, выгоняя коров, загоготали гуси, вперевалку направляясь к речке, затарахтел чей-то трактор.

Когда Нифантий Афанасьевич пришел на машинный двор, там уже собрались механизаторы.

Почему он направился из дома сюда? Нифантий Афанасьевич сам не смог бы объяснить почему. Утром решил было съездить на центральную усадьбу, попросить у директора тесу, да вот ноги, видно, по привычке принесли прямо сюда.