Земля и небо. Записки авиаконструктора

– Милый человек, если бы мы знали, давно бы вам уже сказали об этом.

– Иван Васильевич, так значит и вы не знаете?

– Нет, конечно.

Уф, точно гора с плеч свалилась, тогда мы сами начнем экспериментировать. Походив возле самолета, полюбовавшись пустым гладким местом фюзеляжа, где, по словам Христиановича, садится этот зловредный скачок, за которым вихрится этот буйный турбулентный слой, я подумал: «Ну, а дальше куда он попадает? Ясно куда: на нижнюю часть киля и руля поворота. А что, если нижнюю часть руля поворота обрезать? Конечно, нужно ее непременно отрезать. Ведь руль поворота у нас связан с педалями нежесткими тросами, которые амортизируют тряску, и летчик ногами едва ли ощущает эту тряску как тряску педалей, а воспринимает ее, как общую тряску машины. А без нижней части руля направления самолет как-нибудь обойдется».

В первом же полете с обрезанным рулем Анохин тоже вернулся, не дойдя до М=1, однако продвинулся до М=0,97. В следующий раз прошел до 0,98, сказав:

– После 0,97 тряска стала убывать.

Наконец настал знаменательный день 3 февраля 1950 года. Невозмутимый Анохин, еще не вылезая их кабины, сказал:

– Привез тебе бороду Маха, отрезал!

– Быть не может. Сколько по махметру?

– 1,03. И тряска кончилась. За 0,98 спокойно.

– Ура-а-а! Качать его!

Опустив смутившегося Сергея Николаевича на грешную землю после того, как он проделывал короткие взлет-посадки, подбрасываемый нашими руками, мы решили это дело отметить. Выписали спирта, конечно, для «промывки кислородных трубою), запаслись закусками и отъехали в ближайший лесок.

– Что может быть лучше этого? Вот так, с товарищами, расположиться на золотых опавших листьях и по-дружески отметить окончание трудной части программы летных испытаний, – расфи- лософствовался после первой рюмки Сергей Николаевич.

– Лучше этого, – подхватил мой прекрасный помощник Жора Смирнов, – будет отметка полного завершения всей программы летных испытаний этого самолета. – И снова засунул в рот свою неизменную трубку.

– За успех! За Анохина! За бороду Маха! – посыпались тосты.

Полетй на пилотаж, на штопор, на отстрел оружия, на снятие всех

точек кривой скоростей по высотам не отняли много времени.

Только раз в своей жизни я увидел Сергея Анохина необычно оживленным после очередного полета, казалось довольно простого: на отстрел оружия.

– Ты что это, Сережа, какой-то взвинченный? – спрашиваю я его после посадки.

Як-50

– Понимаешь, сейчас чуть не столкнулся с небесным телом.

– Каким это еще телом?

– С нашим земным шариком.

– Как так?

– Пикировал я на цель на нашем местном полигоне, увлекся стрельбой, а как стал выходить из пике, высоты-то и нет. Едва вырвал самолет над самым болотом.

– Ну ты даешь!

У нас была на летной станции немецкая трофейная установка с двумя окулярами, увеличивающая в 30 раз. При хорошей погоде самолет видишь через нее почти в течение всего полета. Было заведено, что дежурный обязан следить за самолетом до самой посадки.

Когда оставался какой-то незначительный полет программы, дежурный вдруг громко оповестил всех:

– Смотрите, – и показал рукой, – Сергей Николаевич заходит сюда на малой высоте.

Повернувшись в этом направлении, мы заметили точку. Она безмолвно росла, приобретая очертания самолета. Быстро увеличившись, самолет поравнялся с ближайшим ангаром, все также молчком.

– Т-р-а-х-х!

Раздался громовой удар, сопровождаемый звоном посыпавшихся стекол. Наш Як, промчавшись на малой высоте, взвился вверх эффектной «свечкой». Вот значит какая она, эта скорость звука!

Встревоженные люди повыскакивали из помещений, провожая взглядом быстро удалявшийся самолет. Анохин же развернулся, спокойно сел на ВПП и, не спеша, подрулил к ангару.

После составления объемистого отчета об окончании заводских летных испытаний Як-50 отправили на госиспытания. Хотя он прошел их неплохо, но в серию запущен не был из-за непримиримых разногласий Яковлева с военными. Они, военные, потребовали установить дополнительно к двум 20-мм пушкам еще пушку 37 мм, да добавить горючего, а Яковлев – ни в какую. А тут еще подоспел МиГ-17 с крылом тоже 45-градусной стреловидности, который также перешел скорость звука, правда со снижением, но это уже такая тонкость, в которой едва ли разобрались те, кто решал, какую из двух машин выбрать. Наш главный козырь – сверхзвуковая скорость, поблек перед неоспоримым преимуществом МиГ-17 – легкостью освоения, поскольку он был родственным серийному МиГ-15.

Ученье – свет, а неученых – тьма

В начале 1950-х годов вместо всесильного академика Христиановича на Олимп ЦАГИ стал подниматься молодой бог Владимир Стру минский. Он упорно отрабатывал в аэродинамических трубах модели самолетов со стреловидными крыльями, постепенно переходя от углов 35 градусов к углам стреловидности 45 градусов, 55 градусов и, наконец, к 60-градусной стреловидности. Эти разработки гуляли в качестве официальных рекомендаций ЦАГИ по всем ОКБ, служа руководством при постройке истребителей и других самолетов.