— Из каждой форточки на Остоженке и Пречистенке стреляют нам в спину, — подтвердил Апаков.
— Нынешней ночью, — Павел Карлович утверждающе провел рукой, — летучие отряды красногвардейцев обязаны обезвредить все подозрительные дома. Сопротивляющихся арестовать! Пусть контрреволюция послужит у нас в интендантах! Все конфискованное оружие — в ревком!..
Формировать летучие отряды поручили Петру Арутюнянцу. Через минуту его голос уже доносился из зала, где отдыхали рабочие и красногвардейцы. Оттуда докатилась волна оживления, захлопали двери, загремели по коридорам башмаки.
Вот уже и на улице командовали:
— По порядку номеров рас-счи-тайсь!
Добрынин кивнул в сторону улицы:
— Сегодня буржуи не досмотрят сны. Арутюнянц потрясет их души!
Штернберг продолжал:
— Есть еще один источник оружия — школа прапорщиков. Смотрите!
Он опять ткнул пальцем в план Замоскворечья:
— Эта школа как бельмо на глазу. Здесь, у нас под боком. А если пойдем вперед, нам в спину нацелят пулеметы…
— Разрешите?
Сокол, председатель полкового комитета, верный солдатской привычке, встал. Он не умел говорить сидя. И не умел говорить тихо. Тоже привычка. На полковых митингах тихий голос не услышат.
— Прапорщики сложить оружие отказались. У них триста пятьдесят штыков, пулеметы. Штурмовать — много крови прольется.
Речь Сокола похожа на рапорт. С упрямой решимостью он оперся на спинку стула, Всем видом давая понять: лезть на рожон нет смысла, но если надо — мы готовы…
— Что же вы предлагаете? — спросил Штернберг.
Вместо ответа по существу Сокол сообщил:
— Школа прапорщиков объявила нейтралитет.
— Ах, нейтралитет! — Павел Карлович сделал шаг к Соколу. — И вы в него верите?
Сокол замялся.
— А я не верю. В дни войн и в дни революций нейтралитет — штука зыбкая, ненадежная, недолговечная. Нейтральные — между молотом и наковальней. Они колеблются, выжидают, лавируют. Вихрь событий в любую минуту грозит захватить, закрутить, затянуть их. Особенно не люблю нейтральных, у которых в окнах — пулеметы…
Решили: не тянуть ни часу. На рассвете 55-му запасному полку обезвредить школу прапорщиков, разоружить…
В ту ночь все колесики в механизме Замоскворецкого ВРК пришли в движение; с той ночи Штернберг возглавил Военно-революционный комитет и получил право главной подписи под документами.
Не дожидаясь рассвета, Люсик Лисинова с однокурсником и другом Алексеем Столяровым взялась доставить на Скобелевскую площадь донесение. Студентов, «убегающих от большевиков», юнкера пропускали.
Зинаида Легенькая, коротко остриженная, похожая на юношу, с двумя подругами отправилась разведать обстановку в районе Кремля. Они, кондуктора трамвайного парка, перекинув через плечо рабочие сумки, готовы были держать ответ: мы в утреннюю смену, спешим в Сокольнический парк.
Легенькую в разведчицу сосватал Апаков.
Две колонны красногвардейцев и солдат выступили к штабу Московского военного округа и Александровскому военному училищу.
Едва рассвело, Штернберг, сопровождаемый Соколом и двумя двинцами, рассмотрел позиции школы прапорщиков. У ограды маячили усиленные посты.
— Берите лошадей, — приказал Павел Карлович Соколу, — и выкатывайте сюда шестидюймовые орудия.
— Я вам докладывал, — напомнил Сокол, — орудия без снарядов и без замков.
Показывая береговые дальнобойные орудия французского образца, стоявшие за казармами 55-го полка, он действительно доложил о них: пушки приведены в негодность бежавшими офицерами.
— Я не забыл, — подтвердил Штернберг. — Выкатывайте Орудия. Солдаты с оружием пусть стягиваются в сад Павловской больницы. Маскироваться не надо. Прапорщики должны видеть из окон, что затевается горячая баня…
Слякотное утро незаметно перешло в слякотный, промозглый день. Дождь — непрерывный, бесконечный, временами смешанный с мокрым снегом — размыл грани времени.
Вернувшись в ВРК, Штернберг обессиленно сел. Хотелось снять сапоги, пошевелить пальцами, не подымаясь со стула, выпить кружку кипятку. Внизу, в зале со сдвинутыми столами, красногвардейцы цедили из бачка воду. Шел пар, — значит, не остыла.
«Попить бы!»
Ему вдруг так захотелось пить, что он ощутил во рту привкус железа: в воде из бачка всегда отдавало железом, но и вода, и бачок были мгновенно забыты — на столе задребезжал телефон. Далекий голос сообщил, что Зинаида Легенькая благополучно перешла «линию фронта», скоро будет в ВРК.
Павел Карлович расстелил на столе карту. Запотевшее, забрызганное дождем пенсне мешало смотреть, линии расплывались. Он вынул из куртки платок, чтобы протереть пенсне. Из платка выпал осколок стекла.
«Даже в карманах стекла!»
Он не удивился, разглядывая не очень правильный треугольник с рваными краями и воскрешая ту минуту, когда шофер крикнул: «Глаза!» — и со звоном брызнули в кабину осколки ветрового стекла.
Ночной мост, голые деревья, полосатая будка с юнкерами, выгнутый шлагбаум, глухие хлопки выстрелов — все это, казалось, миновало давным-давно. Более поздние события оттеснили недавнюю ночь.