Земля имеет форму репы (сборник)

— Я знаю лицо бога солнца Амона, — сказал скульптор. — Именно его я и вырублю в полнолуние. Луна — сестра солнца, она придаст моей руке твердость.

Вельможа попросил показать ему это лицо. Скульптор сделал рисунок на куске папируса. Вельможа посмотрел и бросил его. А скульптору велел подать чашу вина; причем на глазах у всех бросил вельможа в то густое золотое вино яд, поскольку скульптора в Древнем Египте ударить нельзя было ни плетью воловьей, ни палкой, и сказал:

— Пей. Пусть тебе поможет Амон.

Бездыханного скульптора положили на лапы сфинкса.

Ночью той полнолуние было…

А наутро все увидели сфинкса с лицом, которое было скульптором нарисовано на папирусе.

Все попадали на колени. Вельможу разбил удар.

Сам фараон пожаловал посмотреть на чудо.

Посмотрел. Велел загримировать себя под бога Амона.

Именно тогда написали жрецы на камне:

«Когда люди узнают, что движет звездами, сфинкс засмеется, и жизнь на земле иссякнет».

Вырубил лицо сфинксу Полувовка. Ночью. Вовка держал его на плечах. Хотя и окреп он и возмужал, но никогда доселе такой тяжести на плечах он не чувствовал. Как будто тяжесть работы, которую выполнял Полувовка, так же легла на Вовкины плечи. С каждым часом работа становилась все сложнее, все тяжелее. Почувствовал Вовка — ну не хватит у него силы, чтобы продержаться до рассвета.

Когда же полировал Полувовка сфинксу его божественно-слепые глаза, ноги у Вовки подкосились. Тогда и закричал Вовка голосом последней надежды: «Помоги, первый „А“, помоги…»

Всему первому «А» приснилось перед рассветом такое: держат они на своих плечах великую работу, за которую мастер уже отдал свою жизнь. А тяжесть все наливается, потому что работа к концу идет. И не работа это уже, а слияние двух пределов — мертвого камня и живого таланта.

И выстоял первый «А».

Правда, всех было утром не добудиться. Все ворочались и стонали — даже лягались. И, разбуженные, поползли умываться на четвереньках. А Яшка Кошкин в коридоре уснул на собачьем коврике. И Яшкин пудель Барбос, собака ласковая и тишайшая, зарычал, когда мама нацелилась Яшке уши надрать.

Вовкина мама утром вошла в Вовкину комнату — Вовка спит. Мама уже к этому привыкла, что он спит сутками. Лукоморьевна — она еще раз приходила — не велела Вовку будить. «Пусть спит, — сказала. — Когда в норму войдет, проснется. Дети во сне растут».

Смотрит мама, а Вовка загорел, плечи у него развернулись, руки огрубели. Но уж больно худ. И щеки ввалились. Под глазами круги. На плечах синяки шириной с ладонь. К рубцам и ссадинам неожиданным мама привыкла, а тут синяки такие, словно обрушилась вдруг на Вовку непомерная тяжесть.

Хрипел Вовка и бормотал: «Держитесь, ребята. Держитесь. Еще немного. Сейчас рассвет…» А на столе лежал лист бумаги странный. На нем было нарисовано лицо сфинкса.

Вспомнила мама вопрос Лукоморьевны: «Твой-то самородок не рисует?» Все рисовальное она тогда выбросила. И защемило у нее сердце: неужели же ее Вовочке драгоценному за свое легкомыслие, можно сказать, безобидное озорство — шалость, придется теперь жизнь отдать?

Хотела мама звонить в поликлинику, мол, приезжайте немедленно — Вовочке худо. Но подумала, взяла себя в руки и позвонила милиционеру товарищу Марусину.

Милиционер товарищ Марусин прибыл незамедлительно.

Оглядел он Вовку — круги под глазами, синяки на плечах, из волос Вовкиных гранитные крошки на подушку просыпались. Послушал Вовкино бредовое бормотание: «Держитесь, ребята, держитесь. Скоро рассвет…», взял со стола бутылку с зеленой водой — Лукоморьевна велела маме бутылку всегда возле Вовки держать, — побрызгал на Вовку. И опять запахло прогретыми солнцем можжевеловыми полянами, фиалками и грибами. Но не проснулся Вовка, лишь перестал метаться, хрипеть и всхлипывать — успокоился и задышал ровно, как дышат дети, когда хорошо спят.

Вовкина мама подвинула милиционеру товарищу Марусину бумагу странную, с нарисованным на ней лицом сфинкса. Она, как и все в Новгороде, не могла в тот момент отличить красивого от некрасивого. Не могла понять, что разноцветное уступило место пестрому и всякий цвет стал с оттенком «грязно»: грязно-синий, грязно-зеленый. Соразмерность представлялась Вовкиной маме безвкусицей. Но от этого рисунка исходил жар, порождавший мысль о бесконечных песках и глубокую скорбь. И мама сказала: «Лучше бы я девочку родила. Мальчики — это опасно».

Милиционер товарищ Марусин тоже смотрел на рисунок. «Что-то здесь не так, — думал он. — Не мог Вовка нарисовать это. Он бы матросов нарисовал с гранатами или парашютистов. Может, картинку зеленой водой побрызгать?»

Зеленая вода хоть и плескалась в бутылке и приятно булькала, но не выливалась — пахло от нее жаждой.

Тогда собрал милиционер товарищ Марусин свою специальную хорошо натренированную силу воли в кулак. Известно, что специальная милиционерская хорошо натренированная сила воли пересиливает всякую ворожбу, волшбу и всякое колдовство.

Сошла с глаз товарища Марусина волшебная пелена, и увидел он, что рисунок прекрасен, и понял он руку гения.