Земля-кормилица Рассказы Очерки

Микутис знал, что рано или поздно Мурзу придется прикончить. Так или иначе — не избежать Микутису обязанности живодера. Ведь когда нужно было отрубить голову ненесущейся или больной курице, Микутис отрубал, нужно было овцу резать — Микутис резал. Когда, моя стекла, мать загнала в ладонь занозу, Микутис прорезал кожу отцовской бритвой и выбрал занозу. Никто другой за эти дела не брался: у матери все «сердце болело», спокойно смотреть на кровь она не могла. А братья, бывало, увидав танцующую без головы курицу, прятались за угол, голося. Ко всему Микутис должен был привыкнуть и, скрепя сердце, делал все подобное. Но пса ему было жалко. Он вырос вместе с Мурзой, и они всегда были добрыми друзьями. Мальчик хорошо помнил день, когда отец принес в дом щенка. Тогда они еще не вышли на хутора и жили в селе, где была каменная ограда и придорожный крест. Микутис в тот год тяжело болел. Про свою болезнь он помнил только, как все время плакал и не хотел пить лекарства. Отец обещал, если Микутис примет лекарство, принести ему щенка. Однажды, вернувшись из села, отец вытащил из своей шапки, которую все время прижимал к груди, что-то белое и положил на пол, недалеко от микутисовой постели. Белый шарик покатился к стене. Вот это и был Мурза.

Теперь Микутису казалось, что случилось это очень давно, что не только собака, но и сам он прожил сто лет. Прежде мальчик думал, что они с Мурзой никогда не расстанутся, что они будут жить вечно, как дедушка, как река или липа, стоявшая далеко на краю поля. Но пришли немцы, и неожиданно стали исчезать люди, животные, любимые вещи. Дед умер, липу, мимо которой детвора бегала купаться, срубили. Даже самые большие валуны у реки, на которых пастушки пекли на солнце глиняные «булочки», кто-то расколол и увез. Исчез отец.

Работая под навесом, Микутис о многом пораздумал, и ему было уже не так жалко собаку.

К вечеру, разыскав веревку, мальчик свистнул Мурзюкаса. Меньшие братья слышали разговор Микутиса с матерью и видели, как он ищет веревку. Они все поняли. Выбежав из избы, они остановились и молча наблюдали за последним путешествием Мурзы. Собака то бежала следом за Микутисом, то ныряла в клевер, то снова ковыляла, поминутно останавливаясь, чтобы обнюхать кочки. В одном месте она вспугнула птицу, которая с громкими криками полетела над темнеющими полями. От Микутиса и собаки падали длинные вечерние тени.

Микутис шел большими тяжелыми шагами рабочего человека. Хозяйским глазом осматривал он поля и почти не думал о собаке.

Посеянные им яровые были редкие, мелкие, местами и совсем ничего не взошло. Микутис вспомнил слова матери: «Не будет хлеба от твоей пахоты, не будет…» Куда ни глянешь, везде какая-то пустыня, нигде не видно стада, как бывало в прежние времена. Микутис с собакой прошли мимо Фрица. Ясно был заметен круг, вытоптанный и объеденный лошадью в течение дня. Микутис подумал, что слепуху надо будет перевести на другое место, в клевер. Лошадь стояла в глубоком раздумье, обернувшись к заходящему солнцу, понурив голову, и время от времени, позвякивая цепью, поднимала ногу, чтобы спугнуть муху. Дойдя до высохшего ручейка, вдоль которого буйно росла высокая трава, мальчик остановился. Здесь неглубоко под землей всегда держалась вода и когда-то были выкопаны ямы, в которых замачивали лен. Иногда тут же мыли свиные кишки и топили котят. Микутис огляделся в поисках подходящего камня и вдруг хватился собаки. А она сидела на берегу ручейка, у ржаного поля. Как только хозяин окликнул ее, собака вскочила и снова уселась. Микутис позвал еще раз. Мурза снова присел и стал перебирать лапами.

— Иди сюда, дурак! — крикнул Микутис.

Собака выла, виляла хвостом, несколько раз порывалась подбежать к хозяину и опять возвращалась на прежнее место. Может быть, животное почуяло беду?.. Может быть, камень, который Микутис обвязывал веревкой, выдал убийцу? Мальчик выпустил из рук камень, присел и вдруг вспомнил, что года три тому назад пастушки, поймав Мурзу, бросили его в эту самую яму. Собака нырнула, а когда выплыла и попыталась выкарабкаться на берег, обступившая яму детвора стала безжалостно толкать ее в воду. Собака умоляюще визжала, но это не помогло. Только когда она уже хлебнула воды, когда окончательно выбилась из сил и уже не могла цепляться дрожавшими лапами за скользкие края ямы, кто-то ухватил ее за шиворот и выбросил на луг.

С той поры по телу собаки всегда пробегала дрожь, стоило ей только завидеть яму для мочки.

Микутис перестал звать Мурзу.

Мальчик целый день разбрасывал по полю навоз, колол дрова и к вечеру очень устал. Больно ныли спина и руки. Но еще больнее было от угнетавших его тяжелых мыслей.

— Мурзюк! — тихо позвал мальчик. Теперь ему хотелось только погладить собаку.

Потом Микутис растянулся на траве. Он увидел в небе высоко пролетавшего ястреба и почувствовал, как все кругом пусто и уныло. Скот и людей, леса и камни уничтожил немец. Старых, никому не причинявших вреда собак и тех он приказал прикончить или платить за них большие деньги. «А откуда их взять!» — думал Микутис.