Земля-кормилица Рассказы Очерки

Было немало случаев, когда братья при разделе проламывали друг другу головы кольями, сыновья ранили отца ножом, до седин доживали соседи в тяжбах из-за перепаханной межи. Тарутис не хотел, покуда жив, этих раздоров и видел одно спасение для детей — в учение. Он никогда не был жадным, и если когда завидовал, то не более зажиточным, а тем, кто легко добился для своих детей учения. Более зажиточные из новоселов отвозили детей в город, устраивали их почтальонами, учителями, землемерами. Всюду нужны были люди — и на полях, и на воде, и на фабриках, и на дорогах. Когда жена начинала жаловаться ему, что дома и того-то нет, и этого, что дети не одеты, что вырастут — будут голы, как соколы, Юрас, показывая пальцем на лоб, говорил:

— Здесь у моих ребят будет богатство.

Когда в деревню приезжал на лето из учительской семинарии сын Даубы, Юрас по вечерам отправлялся к нему и, несмотря на то, что семинарист был еще совсем молодой человек, издали снимал картуз, вежливо подавал руку и, словно оправдывая свое почтение, говорил:

— Вот перед кем я должен преклониться, — перед наукой. Небось ты, Пранас, не променяешь своей головы на мой горшок!

Застыдившись, как голый перед чужими людьми, Юрас стоял перед привезенными семинаристом книгами, перелистывал их и говорил, заставляя улыбаться от счастья родителей Пранаса:

— У меня эти листочки как-то сразу по пяти переворачиваются — не умею я. Не разобрал бы я, что здесь пишут. Вот хрестоматия, — и он силился кое-что припомнить, — раньше я это знал, читал. Это — где про землю пишут?

— Ох, Юрас милый, тут у него такое, — вмешалась мать семинариста, — что, кабы меня заставили, я бы с ума сошла. Встанет парень и, не умывшись, не поевши, сразу за книжку. Всякие, как ты говоришь, у него тут книги, чего только люди не выдумают!

Тарутис любил проводить вечера в комнатке семинариста и, когда все уже похрапывали, он сидел и жадно слушал молодого семинариста, допытываясь, как могли ученые предугадать затмение солнца, кто изобрел паровоз.

Семинарист не во всех вопросах был достаточно тверд, но хоть и сбивался, а все-таки рассказывал, как умел.

И чуть, бывало, он выложит все, как Юрас опять, что-то припомнив, спрашивал:

— А кто такой был Галилей? Я в календаре про него читал. Захотелось побольше о нем узнать. Когда я был в Каунасе, искал такую книгу, да не нашел.

Юрас просиживал до полуночи, а часто уходил и после первых петухов. Если семинарист провожал гостя, то по дороге Юрас засыпал его множеством мучивших его вопросов.

— Вон, — говорил он, закидывая голову и глядя в звездное небо, — Вечерняя звезда, вон там Колесница, а больше не знаю. Говорят, что у них всех есть названия, и их пути высчитали… То ли мне это только кажется, а вот уж несколько лет я наблюдаю, что у брода в нашей речке всегда можно увидеть больше звезд, чем в других местах… Может, там такой воздух, а?

И спустя несколько минут, не дождавшись ответа от запрокинувшего голову, улыбающегося семинариста, добавлял:

— Ты меня не провожай, не надо. Я и так тебя замучил. Все хочется побольше знать. Как это говорят, — век живи, век учись, и все ничего не знаешь. Беги-ка домой, Пранас, простудишься! Поговорим в другой раз.

А сам еще долго простаивал, глядя в небо, чувствуя прилив странной тоски.

Тарутис твердо решил сделать своего Казюкаса образованным. Он радовался, видя, как жадно тот глотал книги, взятые у семинариста, как плакал, если чего-нибудь не понимал и ни у кого не мог добиться объяснения.

Отец позвал к себе семинариста, показал ему Казюкаса, его тетрадки. Мальчик слышал, как отец, провожая гостя на улицу, говорил:

— Память у него есть… и охота к учению большая. Дома всех не держать, затяну пояс потуже да попытаюсь отправить в ученье… На будущий год он кончит третий класс.

В этот вечер мальчик не отходил от отца, ластился к нему, как котенок, и, заснув, видел, как из книжки выходили принц и нищий, потом Робинзон.

XIV

Перед самым рождеством пришла нежданная весть: правительство свергнуто. Одни рассказывали, что какой-то профессор Вольдемарас разогнал сейм и убил президента, другие — будто в Каунасе сидят уже поляки.

Юрас уже два дня не возвращался из местечка и вместе с другими стрелками бодрствовал при оружии, ожидая приказа. Но вместо приказа пришло краткое распоряжение: каждому делать своё дело, всякие выступления будут подавлены со всей строгостью закона.

Тарутис, словно оглушенный, все еще не мог уразуметь, что произошло. Прокламации новой власти, развешенные на столбах в местечке, объявляли о спасении народа от большевистского развала, к которому, дескать, вело правительство народников. Спокойствие и порядок по всей стране якобы восстановлены.

Скоро вернулся из Каунаса Дионизас Петронис. Он рассказал, что молодые офицеры разогнали сейм, приказали депутатам разъезжаться по домам.

Юрас чувствовал боль в сердце и какую-то пустоту, словно он похоронил кого-то близкого.