Откуда-то из Пензенской области приехала на похороны единственная Зоина родня – все та же огромная тетка Зина, которая когда-то спала в нашей ванной на полосатом матрасе. По утрам она мазала губы лиловой помадой и все время что-то бормотала себе под нос. На обед себе и детям варила кашу с салом и овощами. Машка и Кира, стоически примирившись со всем, ели ее стряпню, более всего напоминавшую хряпу для поросенка (так, как я ее себе представляла по русской классической литературе), а Кирилл отказывался и питался вообще неизвестно как, где и чем. Иногда, кажется, его подкармливал консервами Аркадий.
Сбивчиво и смурно поговорив с большим количеством людей, среди которых были соответствующие печальному случаю чиновники, тетка Зина приняла и озвучила на коммунальной кухне свое, надо сказать, весьма неожиданное для меня решение.
– Кирочку в деревню возьму, – прогундосила Зина. – Буду тянуть, пока могу. Я бабка старая, жирная, больная, но сколько-то еще, Бог даст, проживу. Хозяйство у меня плохое стало – у старой уже тех сил нет. Одну только прокормить смогу. Старших пусть государство поднимает.
Огромная женщина замолчала, явно ожидая возражений, может быть, даже гласного осуждения коммунальных насельников. Все присутствующие, естественно, смотрели на меня.
– Зина, вы уверены? – помолчав, осмелилась спросить я. – Ведь Кира, понимаете, она… я не знаю, что вам там объясняли все эти люди, но… может быть, как раз ей будет лучше в специальном учреждении, ведь ей нужна специальная программа развития… Мы понимаем, что с мальчиком-подростком вам трудно, но Маша… она как раз могла бы вам и по хозяйству…
– Машка с Кирилкой и на государственных харчах не помрут, – отрезала Зина. – Не медом намазано, конечно, ну так потом в мир пойдут, на других отыграются. А Кирочке тоже доля от Господа положена. Потом уж, после смерти моей, пойдет, убогая, по казенкам горе мыкать. Небось, эти-то к себе сестру-дурочку не возьмут.
В словах Зины была крестьянская жестоковыйная справедливость. Я склонила голову. Дашка судорожно, сминая обложку, прижимала к себе очередной детектив. В детективе осиротевших детей, собачек и прочих забирали к себе в шикарную усадьбу добрые богатые герои или, в крайнем случае, отправляли их за границу к другим добрым и богатым людям.
По словам Зины, на улаживание всех дел уйдет еще около месяца, который ей придется провести в Петербурге. Ей это было в тягость, и она каждый день волновалась и бормотала за свое хозяйство, хотя я, если честно, не очень понимала, что именно нужно делать в крестьянском хозяйстве в декабре месяце, учитывая, что куриц и петуха она оставила соседке, а пятерых кошек раздала по людям до своего приезда. Кошек взяли охотно, так как четверо из пяти были еще матерью притравлены на крыс. Я всегда думала, что притравливают только охотничьих собак. Зина объяснила мне, что на матерую крысу не каждая сельская кошка выйдет, а только одна из десяти. А из городских и вовсе – одна из ста, потому что амбарная крыса – это зверь. Сильный и опасный. Прищурившись и приглядевшись к моим свинкам, Зина презрительно цыкнула зубом и сказала:
– Пустое. Даром, что здоровые. Барсик с Пушком вмиг бы передушили.
Когда день спустя Машка предложила Зине погладить свинку, сидящую у нее на коленях, и тетка протянула было руку, Флопси укусила ее за палец.
– Зина, чтобы время в Петербурге не пропадало, возьмите детей, хотя бы Машу и Киру, и сводите их в Эрмитаж или хоть в Кунскамеру. Заодно сами посмотрите. Третий четверг месяца пускают бесплатно, – предложила я.
– Благодарствуйте, – ответила Зина и отвернулась к плите.
К середине декабря слегла Фрося. На прямой вопрос, что именно у нее болит, она отвечала: «Ничего». В повествовательной интонации этого ответа, не слишком скрываясь, жила какая-то безнадежная окончательность. Возможно, у нее действительно ничего не болело. Но она практически не вставала и не ела. Пила только воду, в которую Дашка крошила тронутые ржавчиной осенние яблоки, мешок которых еще в начале ноября прикупила по случаю у кого-то на рынке.
На третий день я вызвала по телефону участкового доктора. Пусть хоть давление померит и легкие послушает – решила я. Нельзя же вообще ничего не делать! Накануне его прихода ко мне в комнату поскреблась Дашка.
– Заходи, Даша, – пригласила я.
– Анжелика Андреевна, вы сами с ним поговорите, ладно? – с порога попросила она. – В смысле, с врачом. У вас лучше… Спросить и все такое…
– Конечно, конечно, – согласилась я. – Но только в том случае, если он или она придут до трех. Позже мне на работу.
Я почти дословно могла поведать Дашке все то, что скажет о Фросе участковый врач, но мне не хотелось раньше времени лишать девушку иллюзий. В конце концов – я же сама зачем-то его вызвала!