Земля Кузнецкая

Рассказ его был длинным и потому немного напоминал жалобу, а жалоб бригадир терпеть не мог — в этом было что-то унизительное, оскорбляющее человеческое достоинство. «Раскисли», — думал он и морщился, но слушал внимательно.

Емельяновцы и сами думали: как это получилось, что они порастеряли авторитет? Дело, конечно, не в желании работать — этого хоть отбавляй. И не в том дело, что бригадир прихворнул. В основном, подействовала резкая перемена в обстановке. Все время работали в лаве с малой мощностью пласта, а тут вдруг — трах! — перебрасывают сюда. Сначала обрадовались: пластище три метра с лишним, уголь сам поползет, а на поверку вышла осечка и нормы перестали наскребать. И так кумекали и так — ничего не выходит, хоть зубами грызи. Вчера Емельянов вызвал своего заместителя прямо в больницу, вытащил из-под подушки городскую газету, ткнул пальцем в красивый заголовок: «Слава!», сказал, что это о бригаде Мишки Черепанова, и вдруг круто потребовал:

— А ну, глянь на меня!

Вспомнив сейчас этот неприятный момент, Гуща смущенно почесал в затылке.

— Чудак, что мне трудно глянуть на него? Не велика картина.

Договорились же они с Севастьяном твердо о том, что бригаду нужно взбодрить. Гуща должен был или умереть, или показать пример, причем не позднее, чем сегодня.

— И как?

— Слабовато… — признался Гуща. — Вот прострелил уступ в трех местах, а уголек стоит стена, стеной…

— И будет стоять! — проворчал Черепанов. — У вас как — запальщик дельный?

— Запальщик-то дельный… во-он, видишь, фигурка? — Гуща кивнул вниз лавы.

Разглядев в сумраке настороженно приподнятое личико злоязыкого мальчугана, Черепанов, однако, ничего не сказал. Вытащив из кармана две буровые коронки своей конструкции, он сунул одну в руки удивленному Гуще, другую посадил на штангу свободного перфоратора и тут же подозвал наблюдавших со стороны за его действиями Генку с Григорием.

— Вот что, — сказал он тоном окончательного решения — я здесь за Емельянова. Я — бригадир. Никаких рекордов делать не будем, — будем давать уголь. Планово. Вы крепите, — Михаил кивнул двум забойщикам, — мы с Андреем в забое. Лаву берем всю на прогон. Палить будем снизу по три уступа, после отпалки вдвоем разбираем уголь, потом на зачистке остается один, а второй — это я, — снова бурит скважины.

Только так… — Черепанов помолчал немного. — Только так: действовать без толкотни, быстро — это самое важное. Как только забой зачищен, в нем немедленно должна встать крепь. Немедленно. Сами знаете, кровля не любит висеть вхолостую — устает, особенно в таком сарае, как ваш… Ну… — он посветил на стенку забоя, на лица товарищей, — тронулись!

… Когда в лаве в первый раз грохнуло, проходивший по штреку горный мастер равнодушно проворчал:

— Наконец-то распочали рекорд…

Но вслед за этим раздалось еще несколько взрывов, потом еще. Мастер забеспокоился: «Что они, чертя, с ума сошли, взрывчатку жгут!» Однако ему не удалось побывать в лаве: встретил Генка и запальчиво потребовал лес.

— Немедленно! — выкрикнул он. — Или… — но, не досказав, что последует за этим «или», повернулся и убежал.

Может быть, эта стремительность и подействовала на командира смены — лес он немедленно же доставил. Тут же потребовался порожняк, пришлось добавить одного люкового, потом еще лесу, еще порожняку — замотался мужик и повеселел. В конце смены крикнул в ходовую печь:

— Эй вы, удивительные! Скоро выдохнетесь?

Но в ответ хотя бы кашлянул кто, попрежнему вперебой трещали молотки, звенел топор и шумела угольная лавина, низвергавшаяся откуда-то с верхних уступов.

…Черепанов отключил молоток и прислушался. Внизу в порожний люк глухо стукнули последние куски угля. Присев рядом, Гуща отер потный лоб и, глянув из-под руки на Михаила, засветился улыбкой.

— Тяжеленько! А ведь прямо как праздник, честное слово! Севастьян обрадуется!

Бригадир спохватился:

— Слушай, а куда делась эта черненькая фигурка? Вот работает: загляденье! А посмотреть на него со стороны — и не подумаешь…

— Я же тебе говорил! — подхватил польщенный Гуща. — Народ у нас боевой на работу.

После горячего душа они присели покурить в коридорчике мойки. Черепанову нужно было итти — дорога не ближняя, но на сердце у него легко, поговорить хочется. Он наказывает:

— Во-первых, закладывайте скважины по-человечески — «елочкой». Но и с «елочкой» тоже надо уметь обращаться. Крайние заряжайте на полную мощность, а две средних слегка, чтобы только потревожило уголек. Ты передай это запальщику…

— Да вот она сама! — перебивает Гуща.

— Сама? — Черепанов оглядывается. — Как… сама?

К ним подходит девушка. По двум смешным косичкам, по тоненькой фигуре, по задорно поднятому личику — самая настоящая девушка, а глаза — синие фонарики — чумазого парнишки-запальщика, которого бригадир даже обозвал в лаве «косолапым стригунком».