Земля Кузнецкая

— Не могу. Каждый килограмм оборудования распределен по шахтам. — Черкашин выпрямился в кресле, сделал официальное лицо. — А насчет того, кто понимает и не понимает, товарищ Рогов…

Рогов встал и, не простившись, вышел. Вернувшись к себе, часа два выявлял с главным механиком внутренние резервы, но резервы не выявлялись, потому что их просто не было. А тут еще дежурный по шахте сообщил, что за прошлые сутки на уклоне, всего прошли полтора метра: вода задавила, и с транспортировкой неважно, разрыв в пятьдесят метров.

Рогов спросил, где Вощина.

— Она третью смену в забое, — ответил дежурный и вздохнул, — злая, даже разговаривать с ней страшновата.

— Злая… — Рогов опустил трубку на рычаг. — Было бы смешно, если бы она была добрая. Глянув на механика, распорядился:

— Возьмите на складе сто пятьдесят метров ленты и перебросьте на уклон.

— Эту ленту? — удивился механик. — Но она же идет на хомяковский комбайн! Не сегодня-завтра приступаем к монтажу.

— Перебросьте ленту на уклон! — повторил Рогов. — И не старайтесь меня разжалобить. Позвонил Дубинцеву.

— Все готово! — торопливо доложил техник. — Жду вас, Павел Гордеевич. Комбайн и транспортеры опробованы, в третью смену поток пускаем. Немного давит водичка, но насосы справляются…

— Вот что… — Рогов невольно замялся, но тут же, нетерпеливо двинув плечом, закончил: — Торжество, Николай Викторович, отменяется. С потоком придется подождать полторы-две недели, а сейчас необходимо немедленно же передать два насоса на уклон.

— Что-о?.. — у Дубинцева даже голос перехватило. — Я не понял, Павел Гордеевич, повторите!

Отнимая трубку от уха, Рогов слышал, как техник все еще испуганно кричал:

— Вы же под самый корень! Павел Гордеевич!..

«Ничего, корни у нас глубокие, — невольно подумал Рогов, — Не такой ветерок выдержат».

Хотел немедленно же отправиться на уклон и даже с удовольствием представил себе встречу с Галей, со злой Галей, но, пока перечитывал последние трестовские приказы, нагрянул Филенков. Именно нагрянул, чего за ним до сих пор не водилось. Невольно припомнилось на минуту, как он входил в кабинет первое время после назначения Рогова — бочком, с отсутствующим видом. А сейчас…

Филенков вбежал стремительно и, вприщурочку зло глянув на Рогова, плюхнулся в кресло. Однако тотчас же вскочил и, торопливо обыскав нагрудные карманы кителя, выбросил на стол красный тисненый квадратик удостоверения.

Внимательно посмотрев на него, Рогов сделал непонимающее лицо.

— Что это такое, Федор Лукич?

— Это? — Филенков поднял руку над головой и вполголоса отчеканил — Это удостоверение главного инженера шахты «Капитальная». К чертовой матери!

— Кого? — изумился Рогов. — Шахту или главного инженера?

— Да, главного инженера, если он барахло и с ним не желают считаться.

— Хорошо. — Рогов спокойно выдвинул ящик стола и нарочито осторожно, двумя пальцами опустил туда удостоверение. — Еще что?

— Еще?.. — Филенков даже зажмурился от возмущения, но тут же постарался взять себя в руки. — И вы спрашиваете, что еще, после того, как натворили за один час столько безобразий? Извольте немедленно отменить свое приказание о транспортерной ленте и насосах! Я категорически настаиваю, требую!

— А уклон? Пускать под воду?

Рогов был спокоен, и это несколько обескураживало главного инженера; он попробовал еще раз повысить тон:

— Скажите на милость: с самого начала этой своей партизанской деятельности вы понимали, что выкраиваете тришкин кафтан? Надеюсь, такие простые вещи вы не разучились понимать?

— Не разучился, слава богу, — подтвердил Рогов.

— Так как же у вас рука поднялась на такую операцию?

— Очень просто. Положение безвыходное. Я взял часть живой ткани и пересадил на участок, где начинается загнивание.

Филенков даже всплеснул руками, но сейчас же успокоился, заговорил медленнее:

— Павел Гордеевич, слушайте… Только с тех пор, как мы стали по-настоящему впрягать в работу машины, я почувствовал себя инженером. Понимаете, инженером, у которого есть свое кровное дело! К каждому мотору, к каждому приводу словно протянулась от сердца живая нить, каждым винтиком на шахте я переболел, как корью. Неужели вы думаете, что мне трудно было бы найти то, что вы сегодня с такой болью выломали из дела?

Рогов уже не думал о том, прав он или нет, скорее всего — неправ, в эту минуту он во все глаза, любовно, почти восторженно смотрел на главного инженера: «Вспыхнул жар-уголек, вспыхнул!»

— Павел Гордеевич! — Филенков нетерпеливо встал. — Я жду вашего слова, я… верю в вас!

Договорились о том, что транспортерная лента идет на уклон из хомяковских запасов, потом можно будет как-нибудь обернуться, а насосы снимаются с двух дренажных канав, так как работают почти вхолостую.

— И мне легче, — запросто признался Рогов. — А то вспомню, какие должны быть глаза у Дубинцева, — мороз по коже!

Собравшись уходить, Филенков нерешительно попросил:

— Верните-ка мне, Павел Гордеевич…

— Что?

— Удостоверение.