Земля Кузнецкая

…Лес тогда задержали где-то, а забой крепить нужно, и срочно. Подосадовал, покряхтел и, наказав жене посматривать, не уходить никуда, тронулся сам разыскивать лесогонов. Возвращаясь через полчаса, издалека услышал, что в забое неладно. Ноги под секлись, ударило нехорошее в голову. Закричал:

— Катерина! Катерина!

А в ответ только шум.

Подбежал и видит: кровля тронулась, пудовые камни падают, а жена в самом забое, трехметровую стойку пытается упереть в «огниво». Еле выдернул ее за руку и вгорячах заругался:

— Что ж ты думаешь, бедовая?

— Бог с тобой, — вздохнула жена, — сам же наказывал не уходить. Хотела остановить беду, да стара, моченьки нет… — Екатерина Тихоновна утерла потное испуганное лицо и вдруг всхлипнула.

Ничего этого не рассказал сейчас Афанасий Петрович. Прикоснулся к натруженной руке жены и по шутил:

— Одна она у меня в семье беспартийная… Давайте за блок коммунистов и беспартийных!

— И за пионеров! — крикнул из кухни Павлушка.

Предложение это встретили хохотом. Рогов чокнулся с Галей.

— За пионеров!

Очень хорошо чувствовал себя в этот вечер Павел Гордеевич. Дышалось легко. Часто поглядывая на Бондарчука, с удовольствием видел и у того в глазах влажный праздничный блеск. Предложил тост за шахтеров, которые в этот час штурмуют забои, и, одновременно заметив, как парторг кивнул в ответ на молчаливый вопрос Гали, мельком подумал: «Может, они давно знают друг друга?»

Дубинцев заговорил что-то о Филенкове. Григорий отмахнулся:

— Он добрый, но сыроватый какой-то!

— Не сплетничать о начальстве! — шутливо прикрикнула Галя и, немного прикрыв глаза, тихо запела.

Все притихли. Пела Галина знакомую всем песню, а за песней вставали суровые скалы, шумела тайга, раскрывал свои просторы древний Байкал, и в синеватой тени утеса торопливо скользила утлая рыбачья лодчонка.

Бондарчук толкнул Рогова локтем:

— Как поет! Поможем?

Перепели много песен, а все не уставалось. Потом Афанасий Петрович «произнес речь» — немного нескладную, немного пьяную, смысл которой заключался в том, что хорошо жить на родной земле, если дело твое согревает людей, если вместе с тобой идут взрослые дети.

— Если вместе! — подчеркнул Афанасий Петрович, строго посмотрев на Григория.

Но тот сделал вид, что это его не касается.

Екатерина Тихоновна счастливо вздыхала и даже несколько раз тайком прослезилась.

— Хорошо жить, если недаром живешь!

Благодарили хозяев поздно. Рогов сошел с крыльца на белую тропинку и, ожидая Бондарчука, подставил разгоряченное лицо медленным снежным хлопьям. Постоял и почему-то решил немедленно послать телеграмму Вале. Терпение у нее удивительное — молчит и молчит.

Вместе с Бондарчуком вышел Григорий. Пожимая Рогову руку, спросил:

— Значит, будем начинать?

— Да, непременно! — подтвердил Павел Гордеевич. — С отцом говорил?

— Говорил… — Григорий смущенно кашлянул, — Он же, знаете, какой… Но я думаю, все утрясется.

Когда шли по улице и совсем недалеко засияли огни «Капитальной», Рогов развел руками:

— Что же делать?.. Может, на шахту зайдем? Модельку, чертежи хомяковские посмотришь?

— Это ты оставь! — засмеялся Бондарчук. — Начальник шахты, знаешь, как не любит ночных сидений… Давай, брат, с утра.

Начальник шахты вздохнул:

— Ну что ж сделаешь… придется с утра.

ГЛАВА XXIX

Начав работать после своего приезда с отцом, Григорий первые смены держался в забое неуверенно и, словно новичок, даже голову пригибал там, где можно ходить в полный рост. Стараясь, очевидно, скрыть собственную неловкость, все порывался вперед. Замечая это, Афанасий Петрович только покашливал.

Но о людях шахты Григорий сразу же высказывался по-хозяйски, метко сортируя их. Как-то, выслушав на собрании выступление Очередько, он пренебрежительно заметил:

— Обозник.

После речи Рогова отец показал на инженера:

— А этот?

— Заходил я к нему с одним разговором… — подумав, ответил Григорий. — С Роговым, наверное, воевалось надежно.

— Что за разговор? — удивился отец.

Но тут как раз собрание закончилось. Уже на пути домой Григорий сообщил:

— Попросился я у него на участок капитальных работ.

— Это зачем?

— Мысль у меня… Хочу попытать проходку сразу в нескольких забоях. Понимаешь — многозабойный метод. Ты же сам часто жалуешься на задержки из-за проветривания, переброски вагончиков, леса. Нужно же как-то использовать это пустое время.

— Значит, так себе, за здорово живешь, встал и пошел, даже со мной не посоветовался?

— Чему же ты меня учил несколько лет? — удивился сын.

Но Афанасий Петрович и на этот раз не сдался, съязвил:

— Тебе, конечно, виднее, в европах побывал. Глаза у Григория мгновенно потемнели, и от этого он еще больше стал похож на отца.

— Зря говоришь… — выдавил он сквозь зубы. — Ни к чему. Из Европы грязь приходилось вышибать. Сама Европа теперь к нам идет учиться.

Но Афанасий Петрович не дослушал, обошел сына и, не оглядываясь, быстро зашагал вперед, в горку, по-стариковски ступая на пятки.