Земля Кузнецкая

«Та-ак… Значит, товарищ начальник шахты сомневается! Хорошо! Очень хорошо…»

Данилов передернул плечами и решительно шагнул к телефону.

— Срочное дело? — переспросил Черепанов на другом конце провода. — Ну, что ж, приходи… Мы, правда, на концерт собрались, но если срочное… Приходи.

В общежитии были Черепанов, Сибирцев, Аннушка, Санька Лукин. Аннушка ходила по комнате, заложив покрасневшие на морозе руки в крохотные карманы жакетки. В углу сидел Саша Черепанов, вычерчивая что-то в блокноте.

Лицо у Черепанова утомленное — несколько последних суток, кроме своей смены, он ходил на два-три часа в две другие. Это были беспокойные смены не только для него, но и для всех членов бригады. Друг у друга учились, проверяли приемы, готовились к решительному шагу вперед.

Не успел Степан перемолвиться и одним словом с товарищами, как у крыльца кто-то закричал зычным голосом;

— Тпру-у! Приехали. Выгружайся, товарищ музыкант!

Все бросились к окнам и невольно ахнули, Черепанов — так тот даже за голову взялся.

— Мамочки, такого еще не было…

У подъезда стояли огромные комхозовские розвальни, груженные разлапистым фикусом и блестящим, лакированным пианино. Из-за лошади вывернулся сияющий, возбужденный Митенька. Новенький полушубок на нем распахнут, шапка чудом держится на затылке, взбитый чуб заиндевел. Улыбчиво оглядев поклажу на санях, он хлопнул себя по бокам рукавицами и, одним махом одолев пять ступенек, крикнул в двери:

— Живые? Помогите. Срочна. Это ж музыка!

И во все время, пока товарищи молча заносили в комнату разлапистый фикус, а потом громоздкое пианино, он прыгал вокруг и, словно не замечая натянутого молчания, все покрикивал:

— Да не так, не так, левее надо! Вот чудной, зачем ты за эту лапку цапаешь, сломаешь!.. Не соображаешь!..

Выгрузили. Посидели вокруг покупок, отдышались. Потом Лукин щелкнул пальцем по запотевшему листку фикуса и молвил:

— Росла, между прочим, греха не знала…

— А атмосфера была вредная, — начал Митенька.

— Это почему?

— По хозяйке сужу, у которой покупал. Такая сквалыга, все норовила с меня содрать лишнюю сотню.

— А сколько содрала?

Митенька тряхнул головой.

— Так я же увертливый, три тысячи дал и ни в какую.

Сибирцев кашлянул в ладошку.

— Значит, плакала твоя сберкнижка? Товарищи только вздохнули. Но Санька тут же снова спросил:

— Что же мы теперь, танцевать будем? Тра-ля-ля?

— Как это тра-ля-ля? — обиделся Митенька, — Выдумал! Это для Тони Липилиной!

— Да, да, это для Тони! — подхватил Черепанов. — Мы же советовались, что бы такое ей купить. Завтра тронемся. Пианино Митенька в кармашек сунет, фикус этот в платочек завяжем, Санька вон по пути прихватит маневровый паровоз. Вполне торжественно получится. — Он с сожалением посмотрел на покупателя и сразу переменил тон: — Эх ты! Человек же больной. Слышал, что Степан Георгиевич рассказывал? А ты с целым оркестром, да еще этакий телеграфный столб!

Взмахнув косами, Аннушка круто остановилась и недоуменно развела руками.

— Вообще, Митенька, характер у тебя безобразный, все с какими-то заскоками. Что нам делать с твоим характером — ума не приложу. Тебя доброта распирает, у тебя хорошее сердце, — так ты иди вперед, показывай пример остальным, не допускай, чтобы тебя постоянно в сторону заносило. Ну хоть бы посоветовался!

— Главное не по-человечески получается! — воскликнул Лукин. — Это же не подарок, а как бы сказать?.. Оборудование!

Митенька сидел все время, упершись грудью в стол, но вдруг выпрямился, убрал маленькие вздрагивающие руки с клеенки, почти испуганно оглядел товарищей и спросил:

— Чего вы со мной делаете? — Потом заговорил бессвязно, глотая звуки: — Я это Тоне… Она воевала. Я учился. Матка у меня, сестренки… Здоровые все. Может, потому, что Тоня была там… Я бы кровь ей отдал, а вы!..

Стало очень тихо. Было слышно, как стукают часы на стене.

Щеки у Аннушки зарозовели, она растерянно оглянулась на бригадира, на Чернова, точно спрашивая: «Что ж вы молчите?» Но в это время к Митеньке подошел Данилов, взял за плечи, заглянул в лицо и крепко прижался губами к его щеке.

Решили, что пианино и фикус пока постоят в общежитии, а там можно с самой Тоней посоветоваться, как быть. А потом, в течение всей остальной беседы, Митенька как-то невольно оказывался в центре внимания товарищей — то Степан вне очереди подливал ему горячего чая, то Сибирцев тянулся с только что распечатанной пачкой папирос. Митеньку сегодня словно заново увидели.

Прежде чем Данилов сообщил о причине нечаянного собрания, Черепанов сказал, что завтра, пожалуй, можно начать основной жим по всем трем сменам. Только дружно и не задыхаться — расчет не на один день. А то на шахте будет кое-кто сомневаться, скажут, что рвут ребятки…

— Уже сомневаются! — перебил Степан.

На него недоверчиво посмотрели, но он повторил:

— Честно говорю, сомневаются. За этим и пришел.

Это был хороший, памятный вечер для комсомольцев.