Земля Кузнецкая

— Необходимо, — продолжал он, — немедленно ломать устаревший взгляд на вещи, будто добротный металлургический кокс получается, если только в шихте на восемьдесят пять — девяносто процентов содержатся такие дефицитные марки углей, как «ПЖ», «К» и «КО». Но это же технический абсурд, это значит, что процесс коксования по существу неуправляем, словно его создали не люди, а ее величество природа. Нужно воздействовать на внутренние свойства углей, нужно громить, перекраивать их, а не заглядывать им в личико: «Ах, вам это не по нутру?» Это не смешно. Гамму коксующихся углей необходимо расширять — это наш кровный долг перед судьбами родной промышленности. И кто хотя бы раз открыто, честно сказал, что это невозможно? Ведь сама жизнь опрокидывает такие «установки». За последние десять лет в коксовую шихту брали все больше газовых углей, а ведь кокс-то не ухудшался. Еще до войны в Магнитогорске академик Павлов доказал возможность привлекать для коксования до сорока процентов газовых углей. Вот как обстоят дела!

Бондарчук опустил взгляд на раскрытые ладони, потом крепко зажмурился, так, что короткие густые ресницы вдавились в тонкую кожу глазниц. А когда посмотрел на Рогова, глаза его смеялись и голос чуть вздрагивал.

— Знаешь что, Павел Гордеевич, — он подмигнул Степану, — поедем на областную партийно-техническую конференцию — вот тебе тема для выступления.

— Видишь! — оживился Рогов. — Ты сам понимаешь…

— Что это только один путь! — перебил Бондарчук. — Он не исключает, а только подтверждает необходимость увеличить добычу нашей дефицитной марки. Ты-то понимаешь это?

Рогов устало вздохнул.

— Конечно, понимаю. Но в наших условиях… мало надежды на успех.

— Ты же сам говоришь, что шахта тронулась в гору, что сейчас в дело впряжены все силы? — снова начал Бондарчук.

…Уже бледные зимние сумерки подбирались к широким окнам, Степан в третий раз кипятил чайник, а парторг с начальником шахты все еще то сидели друг против друга, почти соприкасаясь взъерошенными шевелюрами, наклоняясь к листку с вычислениями, то одновременно ходили по комнате, встречались нечаянно где-нибудь в углу или на середине и говорили, говорили.

Несколько раз то Рогов, то Бондарчук нетерпеливо обращались к Степану:

— Что ты молчишь? Ты-то как думаешь?

— Как я думаю? — Степан разводил руками. — Я о многом думаю, но пока помолчу. Рассуждайте.

Степан отходил то к плитке — доливать чайник, то к приемнику — подкрутить регулятор, но делал он все это невнимательно, вполглаза. За весь вечер он не пропустил ни одного слова, сказанного Бондарчуком и Роговым.

Рогов говорил:

— Да, для перехода на нижний горизонт недостаточно одного желания, одной необходимости. Под все это надо подвести прочный технический расчет. А все расчеты нужно делать, исходя из конкретных государственных планов, которыми мы связаны со всем Кузбассом, со всем народным хозяйством…

— План — как вериги? — насмешливо перебил парторг.

— Не чуди! Это основа хозяйственной дисциплины. Повторяю, не в этом еще загвоздка. Можно перенести весь фронт подготовительных работ на нижний горизонт, можно нарезать лавы — с этим мы обойдемся. Но ведь сразу же потребуется еще два внутришахтных уклона. Два! Где для этого взять людей? Где? Ты же понимаешь, если я прошлый раз на бюро горкома отказался принять шестьдесят человек, я же действовал из прямого хозяйственного расчета.

Бондарчук крутит пуговицу на гимнастерке Рогова.

— Правильно. Трудно. Но категорически необходимо. Немедленно ставь в известность трест, комбинат, министерство — кого угодно…

— Немедленно едва ли удастся это сделать.

Бондарчук кривит губы.

— Почему?

Рогов круто повертывается, берет Степана за плечи и, поставив его перед собой, спрашивает Бондарчука:

— Ты видишь его? Это наш рабочий, их на «Капитальной» почти три тысячи. Должны мы посоветоваться с ними? Должен сам коллектив взвесить собственные силы? Это же твоя мысль — помнишь, когда знамя отдавали?

— Хорошо. — Лицо у Бондарчука посветлело. — Хорошо. Будем советоваться. И ты, Степан, тоже это запомни.

Он берет трубку и, вызвав партбюро, спокойно говорит:

— Вера? Обзвони быстренько членов бюро, пусть явятся к восьми. На повестке: квартальный план.

Уже собравшись уходить с Бондарчуком, Рогов вдруг снова взмахнул руками и заговорил:

— Вы понимаете? Я начал чувствовать шахту как завод с единой поточной линией, как хорошо налаженный механизм. Черт! Не работы боюсь — давай работу. Но не во мне дело. Люди попадают в другие условия. Возьмите черепановцев — приноровились на крутопадающих, а как развернуться на пологих пластах, на горизонтальных?

Данилов слышал, как, захлопнув дверь и спускаясь по лестнице, он еще несколько раз воскликнул:

— Круто поворачиваете! Круто!

ГЛАВА XXXI

Оставшись один, Данилов некоторое время занимался обычными вечерними делами. Прибрал в комнате — не нравилось, как это делала уборщица, почитал газеты, покрутил регулятор приемника, но делал это уже невнимательно, скорее для порядка, так же, как во время спора Бондарчука с Роговым.