Земля лунной травы

Она почти с жалостью вспомнила ту заброшенную поляну с полуосенними цветами. Может быть, именно на этой поляне собирала она когда-то землянику. А потом стала ее недругом… И лес попытался простить Наташу за ее недоброту к нему именно в тот тяжелый для нее час встречи с Алей на лесной дороге, показав себя по-светлому добрым. И никогда, ни разу в жизни не увидела она лунной травы, что расцветает в лесу лишь при луне, потому что таится, стесняется — от скромности. А сама-то, оказывается, добрая. Сама-то, оказывается, от родимчика помогает… А Наташа, не поверив в нее, радовалась другой, недоброй траве, что крикливо, на виду, расцвела раньше всех и убила березу…

За ее спиной, у конторы, вспыхнули фонари на столбах, и она оглянулась на свой совхоз, на свой дом, так необыкновенно умеющий притягивать к своему порогу самое далекое, на бугры с боярышником, уже еле различимые в вечерней темноте, на небо, освещенное отцовским заводом, на лежащее у ее ног картофельное поле…

Все это было ее, Наташино. Все это жило там, в утреннем солнце, навсегда осветившем Наташин барбарис волшебным праздничным светом. И родной бабушкин голос, и отцовские руки, так легко управляющие раскаленной огненной рекой, и материнские вековые реперы на великой равнине, и железная кронштадтская мостовая — все это жило там, в том утреннем солнце. И Аля…

И, вспомнив про Алю, Наташа вновь подумала о погибшей березе… Кто виноват в том, что она погибла? Только ли трава, что выпила из нее самый первый, самый свежий сок могучей земли?

Чего-то не поняла Наташа в могучей лесной жизни, чего-то не разглядела. И, радуясь той странной чужой траве, что расцвела раньше других цветов и деревьев, не она ли, не Наташа ли, виновата в том, что погибла та береза?

И не в зеленый ли цвет выкрашена дверь омелинской дачи, куда вошла Аля?..

А Наташа не знала об этом, не догадалась!

«Почему именно я? — попробовала она возразить неизвестно кому, как тогда, у ограды Алиного палисадника, и позже, на лесной дороге, пытаясь и на этот раз отогнать от себя беспокойное чувство вины. — Почему именно я должна?..»

Лес по-прежнему не шелестел, не шевелился. Он притих, словно замер… Это был ее, Наташин, лес, в который она приходила когда-то собирать землянику, в котором она дышала и бегала босиком, без страха, пока не встретила там зло и, поверив, что это — лесное зло, не задумались над тем, что зло это могло быть злом и для Наташиного леса… И вот она не ходила туда, не полола травы. А лес терпеливо стерег и охранял могучую Наташину равнину, что раскинулась за ним и хранила в себе вековые реперы.

А может, они потому и зовутся вековыми, что есть на свете какие-то вековые, вечные высоты!

Если даже это всего лишь крутой остров на реке с осыпающимися песчаными склонами…

Она тихо пошла обратно к дому, прислушиваясь, не подаст ли голос, не зашевелится ли лес. Но лес проводил ее молчанием до самого крыльца. Словно именно теперь, именно в эту минуту, он боялся напугать ее своим голосом.

* * *

В ярко освещенной кухне за столом сидела Райка.

Райка поедала чечевичную кашу.

Когда Наташа вошла, она с опаской подняла на нее глаза и прикрыла миску с кашей руками, словно боялась, что Наташа у нее эту кашу отнимет.

В Райкиных оттопыренных ушах были новенькие сережки с лиловыми камешками, а на левой щеке виднелось розовато-синее пятно — след от Наташиной оплеухи. Наташе стало жаль Райку, но в этот момент она прочитала на ее лице ту самую торжественность, которая появлялась на Райкиной физиономии каждый раз, когда она привозила какие-нибудь необыкновенные новости от князьевской бабы Груни. Эти новости ни бабушку Дусю, ни Наташу обычно никогда не радовали. К тому же она увидела, кроме всего прочего, что бабушка Дуся аккуратно расправляет висящую у печки на веревке выстиранную лапшовую кофту. Значит, бабушка Дуся Райкину кофту стирала, не доверила Райка такое важное дело ни самой себе, ни бабе Груне… А сама живет здесь по-прежнему «по дороге» и вот сидит теперь за столом и поедает чечевичную кашу, сваренную бабушкой Дусей!

— Не рассосалась еще Князьевка-то? — спросила Наташа.

— Забота не твоя!

— А сапожки в починку еще не отнесла?

— А забота тоже не твоя!

— А фор-брам-стеньга тебя еще не прихлопнула?

— Сама ступай к рыбам! — сказала Райка, облизав ложку. — Баба Дунь! Чего она лезет?

— Не лезь, — сказала бабушка Дуся.

— А я тоже каши хочу! — крикнула Наташа. Им вредно было собираться всем вместе! И вредность эта шла от Райки. А бабушка Дуся этого не понимала — она и Райке добавила каши.

— Ну и что нового в Князьевке-то? — давясь невкусной кашей, спросила Наташа. — Что там? Распродала баба Груня… наследство Алькино или еще нет?

Райка быстро глянула на бабушку Дусю и сделала лицо совсем наивным и совсем непонимающим. Бабушка же резко сдвинула на лоб косынку, и Наташа по этому ее движению поняла сразу: прекрасно знает она, где была Райка!

— Так распродала или нет? — снова спросила Наташа жестоко, потому что, может быть, и надо было быть жестокой, пока Райкин фор-брам-рей еще не полетел к черту!