Земля лунной травы

— А что — спросила Райка как ни в чем не бывало. — Ты тоже что-нибудь купить хотела? Так опоздала!

Она снова взглянула на бабушку Дусю, а бабушка Дуся добавила в Наташину миску каши, хотя Наташа вовсе и не просила добавки.

— Баба Дунь! — В Райкиных глазах было торжествующее злорадство. — А там у нее еще дед был!

— Какой такой дед?

— Ну, письменный прибор такой, из глины. Старинный. Дед у дерева на пеньке сидит. Возьмешь его за голову, а под ним не пень вовсе, а чернильница, куда раньше макали…

— Ну и кто же купил того деда? — спросила бабушка Дуся.

— Да никто не купил! Дорого просила. С собой увезла.

— Увезла? Куда увезла? — спросила Наташа, стараясь изжить из своего голоса боль.

— А я откуда знаю куда! Не интересовалась! Уж больно она зазнайкой стала. И глаза накрашенные. А на ресницах так по кило краски… Если бы я с самого начала знала, что это твоя Алька кофту продает, ни за что покупать бы не стала! Не кофта, а барахло. Растянулась после стирки, как кишка какая.

— Что ж, так совсем и не знаешь, куда она… деда-то увезла? — осторожно спросила бабушка Дуся, мельком взглянув на Наташу.

— А что? — с любопытством поинтересовалась Райка. — Жалко, что не купила, да?

— Может быть, и купила бы, — сказала бабушка Дуся и сердитым движением сдвинула косынку еще ниже. — Отцу твоему в подарок. А то и Петровне подошел бы, дед-то этот…

— Так вот не знаю, куда увезла-то! Вчера она вроде бы в багаж сдала, а сегодня вроде бы и сама укатила. Говорят, ей один знакомый Риточкикого дяди прописку обещал — то ли в Риге, то ли в Таллине. А может, в Ленинграде. А может, и еще где. В общем, там, в Европе! — Райка грустно и завистливо вздохнула.

— Может быть, в Кронштадте? — тихо спросила Наташа.

— В Кронштадте? — удивилась Райка. — А что ей там делать-то, в этом Кронштадте?

— А?! — вскрикнула Наташа, поднявшись так стремительно, что легкий стул с фанерной спинкой отлетел в сторону.

— Баба Дунь! — завопила Райка, закрываясь от Наташи руками. — Опять лезет!

— Не лезь! — вздохнув, сурово сказала бабушка Дуся и сдвинула косынку на самые брови. — Не лезь! Всыпала я уже ей сегодня, всыпала!

— Размахались руками-то! — обиженно сказала Райка. — Размахались! Не все ли равно, у кого купила? Ну и что же, что у Альки? Ну и что? Пусть вот Наташка сама скажет — разве плохая? Алька сама сказала, что заграничная.

На Райкином лице снова появилась необычная торжественность, и взгляд ее ушел куда-то за Наташину спину, к лавке. И по той многозначительности и торжественности, что были в ее взгляде, Наташа поняла: там, на лавке, ждет ее очередной сногсшибательный Райкин подарок. Она машинально оглянулась…

Прислонившись одним боком к ведру с водой, а другим — к коробке мармелада, на лавке сидела большая, необыкновенно красивая кукла в полосатом платье с блестящей золотистой звездой на лбу — как у Царевны Лебедь из сказки.

Полоски на платье у куклы были белые и зеленые, белые и зеленые и шли поперек…

Наташа так испуганно отшатнулась, что Райкины уши с сережками от обиды оттопырились еще больше.

— Что? Не понравилась? Так мармелад же еще!

— Мармелад-то мармелад, — насмешливо сказала бабушка Дуся. — А вот нос-то у нее что же поцарапан-то? И в голове тарахтит что-то.

— Зато говорящая! И глаза закрываются, если тряхнуть посильнее.

— Тебя бы тряхнуть, горемычную! А что ж она у тебя необуткой? Башмаки бы хоть какие надела на нее.

— Уж я знаю, баба Дунь, что на тебя никогда не угодишь! А я Наташке обещала куклу на день рождения подарить. Ведь обещала? Вот и пожалуйста! А башмаки с Верки снять можно, если ее еще на помойку не выбросили. Один-то башмак у нее есть, с бантиком. А уж где она второй посеяла, откуда я знаю…

Райка говорила все это, то и дело поглядывая на Наташу, удивленная ее странным молчанием, а у Наташи все больше и больше холодели руки, в которых она зачем-то очень крепко держала миску с кашей…

Когда-то она сама, вот этими руками, выбросила в снежный овраг красивый кукольный башмак с зеленым полосатым бантиком — тот самый башмак, который бабушка Дуся перед этим так долго и безуспешно пыталась надеть на толстую Веркину ногу.

Она вернулась к ней, эта кукла, из того далекого страшного вечера, освещенного тусклым светом керосиновой лампы, когда какой-то незнакомый, чужой человек, проскрипев сапогами под окнами и на крыльце по первому, только что упавшему снегу, вошел к ним в дом…

* * *

Если бы она знала тогда, что это был Алин отец! Если бы она знала!

Если бы она могла догадаться тогда, что кто-то, вероятно по ошибке, не зная, что Алю увезли в город, указал ему тот единственный дом, где к Але относились как к родной и где могли ее спрятать от него! А может быть, просто он пришел по старому адресу, не зная, что Алина тетка живет вовсе не в этом доме?..

Так или иначе — то был Алин отец!

И серый лесной оборотень, что встретился Наташе когда-то, заслонил от нее добро — человека, приехавшего за Алей, к Але, чтобы разделить с ней ее горе…

И они — Наташа и Алин отец — не поняли друг друга.