Земля мертвых

Гаденыш разразился монологом и поведал то, что Корсо видел собственными глазами: встреча в гей-квартале, страстный поцелуй, начало мордобоя, бегство… Без всяких комплексов он пояснил, что уже много лет занимается проституцией в том квартале, а Собески показался сочным клиентом во всех смыслах слова.

И что самое замечательное, все произносилось по-английски. Клаудия предусмотрела переводчика и наушники, которые были заблаговременно выданы каждому присяжному, тем самым по-настоящему взяв процесс в свои руки. Корсо опешил: приговор, который еще вчера казался само собой разумеющимся, вдруг оказался в подвешенном состоянии…

– Куда именно? – нетерпеливо спросил председатель.

Гаденыш только что объяснил, что отвел клиента в свою снятую на год конуру.

– Адрес вам ничего не скажет. Это рядом с Национальным парком и сраными roller coaster, от которых адский грохот. Потому я и плачу гроши…

– А Филипп Собески оставался с вами всю ночь?

– До рассвета, honey[75]. После queer-bashing ему было не по себе, бедной французской лапушке. – Делавей подмигнул Собески, тот в ответ послал ему воздушный поцелуй. – Пришлось всю ночь его утешать.

Делаж что-то пробормотал, поправляя очки. Этот тип ему не нравился, как и его свидетельские показания, да и вся мизансцена тоже (судейские и присяжные с наушниками в ушах больше напоминали Международный суд в Гааге). Но что его больше всего раздражало, так это тот оборот, который принимал процесс. С самого начала предполагалось, что дебаты продлятся несколько дней и плавно закончатся обвинительным приговором. А теперь все неожиданно усложнилось. Обреченное выражение его лица, казалось, гласило: «Вечно одно и то же дерьмо».

– Почему вы не оповестили полицию раньше?

– У меня с фараонами нет большой любви.

– И что вас на это подвигло год спустя?

Взмахом пресловутой пряди он указал на Клаудию Мюллер, с непроницаемым видом сидящую в своем боксе.

– Вон та Кэтрин Зета-Джонс, она сумела меня убедить.

Корсо подумал, что адвокатесса действительно похожа на знаменитую актрису, только в более вытянутом и загадочном варианте. Судейские переглянулись: было очевидно, что Клаудия Мюллер заплатила Джиму «Гаденышу» Делавею за то, чтобы он притащил свою английскую задницу в парижский суд. Все это совершенно противозаконно, но сейчас не время и не место обсуждать пущенные в ход средства. Важен только результат.

Председатель не оставил времени представителям обвинения допросить хулигана. Хватит этой хрени. Он закрыл заседание, как дают последний удар гонга.

Комментарии выходящей из зала публики эхом отскакивали от полированных плит, а завывания журналистов в мобильники терялись под сводами. По единодушному мнению, общий счет за день сравнялся: у каждой из сторон по очку, завтра мяч в центре поля.

Корсо ускорил шаг, направляясь к задней части здания. Он хотел перехватить адвоката на дворцовых ступенях.

– Неплохо у вас получилось с контратакой, – окликнул он Клаудию, когда она появилась между двух колонн.

Мюллер прикурила свою «Мальборо» и перешла на «ты»:

– Ты еще главного не видел.

70

Назавтра Корсо еще не успел усесться, как Клаудия Мюллер вызвала к барьеру нового психиатра, Жан-Пьера Одисье. Повторная экспертиза? Нет, он выступал как простой свидетель. Врач-психиатр, приписан к управлению парижских больниц с 1988 года, руководитель отдела в государственном лечебном заведении Мэзон-Бланш, профессор медицинского факультета Университета Париж-Декарт, практикующий врач и «друг» Филиппа Собески.

Он рассказал, что почти пятнадцать лет консультировал в тюрьме Флёри два дня в неделю, по согласованию с медицинской службой этого исправительного заведения. Именно там он и познакомился с Собески.

Приятное лицо, испещренное морщинами переживаний и размышлений, под растрепанной седоватой шевелюрой, в чертах – страстность и упорство, что должно нравиться женщинам даже больше, чем его внешность актера.

Он был сосредоточен, но стресса вроде бы не испытывал. Человек пришел сказать то, что имел сказать, – спокойно и беспристрастно, как снайпер.

– Значит, на протяжении всех этих лет вы лечили Филиппа Собески от психических нарушений? – спросил председательствующий.

– Вовсе нет.

Его сухой тон заставил Мишеля Делажа вздрогнуть. После вчерашнего он был не расположен сносить претенциозные выкрутасы очередного недоноска.

– Я никогда не наблюдал Собески по медицинским показаниям. Я присутствовал при его рождении как художника.

Председатель повернулся к Клаудии Мюллер:

– Мэтр, напоминаю вам, что подсудимый обвиняется в двух убийствах. Полезны ли новые свидетельские показания о достоинствах живописи Филиппа Собески?

– Да, господин председатель.

Клаудия ответила со всей твердостью. Корсо нутром почувствовал: речь шла о ее линии защиты. Что еще она им припасла?

– Отлично, – смирился Делаж. – Расскажите нам, при каких обстоятельствах вы познакомились с Филиппом Собески.

– Во время моих консультаций я взял за правило отслеживать настроения некоторых заключенных, относящихся, скажем так… к группе риска.