Земля мертвых

Клаудия выпрямилась, поставила чашку и наклонилась к нему, перегнувшись через низкий столик. Она оказалась совсем близко, всего в нескольких сантиметрах – так, что ей даже пришлось опереться на подлокотник кресла, в котором он сидел.

– Тогда я должна предупредить, что у тебя нет ни единого шанса.

По-прежнему никакой жестокости, тон скорее нейтральный, холодный, беспристрастный. Из серии «обвинения, выдвинутые против моего клиента, несостоятельны».

– Почему? – глупо спросил он, испытывая скорее облегчение.

Она снова откинулась на канапе:

– Мое сердце уже занято, как говорится в романах из розовой библиотеки.

«Розовая библиотека» – это выражение слегка устарело, но Барби часто его употребляла, обычно добавляя: «Такая розовая, как задница» – и намекая, что подобная литература основное внимание уделяет сексу.

– Собески?

Клаудия промолчала. Как это часто бывает, первая версия оказалась верной. Адвокатесса была не лучше тех помешанных, которые пишут письма серийным убийцам в тюрьмы, предлагая свою любовь.

Стефан не прерывал молчания – лучший метод, как показывал его опыт, чтобы заставить подозреваемого расколоться.

– Я открыла его для себя через его живопись, – и впрямь заговорила она. – Я принадлежу к тому слою, который ты терпеть не можешь, – к буржуазным богемным интеллектуалам, не знающим толком, на что направить свой бунтарский дух, поскольку сами являются воплощением существующей власти, продуктом того общественного устройства, против которого они хотели бы восстать. Собески был нашей находкой. В нем видели нового Жана Жене[82] или Люсьена Фрейда[83]. Я полюбила художника. Но не человека. В конце концов в две тысячи пятнадцатом мы встретились в одном экспертно-аналитическом центре, занимающемся условиями содержания заключенных, осужденных на длительные сроки.

Собески наверняка был маленьким королем подобных вечеринок. Человек, который все повидал, все знает и способен разглагольствовать до рассвета.

– Я никогда еще не встречала столь неприятного человека, – продолжала она со странной гримасой. – Однако за внешностью этого грубого койота, не просыхающего с утра до вечера, я что-то почувствовала. Потерянное, изломанное существо, всецело отдававшее себя живописи, наркотикам и сексу, только чтобы забыть потерянные семнадцать лет, проведенных в черной дыре, за решеткой.

– Девчушка из Опито-Нёф потеряла куда больше, – заметил он, как и положено хорошему копу, но из чистой мстительности: у каждого своя роль.

Клаудия улыбнулась и дружески пихнула его локтем:

– Оставь, товарищ. Мы здесь не для того, чтобы ссориться.

– А после ты с ним виделась?

– Никогда. У меня просто осталось такое смешанное чувство. А потом началось дело «Сквонка». Я взяла свой портфельчик и отправилась к нему в тюрьму. Я знала, что все вчерашние союзники повернутся к нему спиной, а его адвокат недостаточно хорош.

– Собески был как раз тем, кто тебе нужен: один против целого мира.

Адвокатесса пожала плечами:

– В любом случае вся страна потребовала бы голову рецидивиста.

Рассуждения Клаудии основывались на расхожих штампах: «Каждый имеет право на второй шанс» – и из сопливого, как омлет, великодушия, которое недорого стоит, когда живешь поблизости от Елисейского дворца.

– Я была очень удивлена тем, что он прекрасно меня помнит.

Корсо хотел было сказать, что даже Собески, который не видел дальше кончика своего члена, не мог забыть такой красотки, как она. В конце концов, художник был еще и эстетом.

– Он немедленно проникся ко мне доверием, и мы начали готовить линию защиты. Во время наших встреч я открывала в нем ту самую изломанную личность, какую себе и представляла. Агрессивное уродливое тело похотливого гения-провокатора не имело ничего общего с его внутренним миром. Истинная натура Собески чувствовалась с первого взгляда, несмотря на его истощенный и потасканный вид. В его трагической живописи, основанной на смерти и грязи…

– Чарующее зрелище.

– Не строй из себя дурака. Я говорю о внутренней уязвимости, которая…

– Внутренность Собески не слишком меня привлекает.

– Женщине необходимо восхищаться мужчиной.

Она решительно была настроена множить банальности.

– И что же тебя в нем восхищало? – резко прервал ее Корсо. – Его вульгарность, похотливость, пристрастие к наркоте или криминальное прошлое?

– Его живопись – в первую очередь.

– Настоящая или поддельная?

Он тут же пожалел о вырвавшейся фразе. Сказал же себе: никакого сарказма!

– И тем не менее за этот год я действительно привязалась к нему.

– Вам бы следовало пожениться.

– Не играй с моим горем, Корсо. Собески только что умер.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Я не хочу, чтобы ты тешился иллюзиями: в моей жизни нет места для тебя. Во всяком случае, того места, на которое ты надеешься.

В ответ на подобную откровенность ему оставалось только улыбнуться.

– По крайней мере, яснее ясного.

– Я займусь похоронами и буду одна на его могиле.

Теперь она держалась очень прямо, зажав ладони между сведенными коленями. И только тогда в голове у Корсо замигал огонек: все это театр. Адвокатесса добивается чего-то другого.