Земля мертвых

Отвезя сына, Корсо помчался на Бастионную улицу, дом 36, – по новому адресу судебной полиции в Семнадцатом округе. Он еще ни разу здесь не бывал, и когда увидел огромное небесно-голубое здание, словно построенное из конструктора лего, то странным образом подумал о башнях Айо своего отрочества. Он не жалел об уходе из следственной бригады, а теперь еще и радовался, что ему не придется каждый день таскаться в этот квартал, который по-прежнему оставался одной гигантской стройкой.

Бомпар села к нему в машину, проклиная «эти новые дерьмовые кабинеты» и грязь, загубившую ее туфли. Все это было лишь способом отвлечься: ни один из них не желал говорить о самоубийстве Собески. Копы предпочитают помалкивать, пока у них нет достоверных фактов.

Когда они ехали по окружной, Бомпар спросила:

– Ты знаешь, что Ахмед Зарауи вышел на свободу?

– Кто?

– Ахмед Зарауи. Главарь банды из квартала Пикассо.

В долю секунды, словно сработала вспышка, Корсо снова увидел, как ползет по вентиляционным ходам над мечетью, потом – как они скатываются на паркинг и он начинает палить по Мехди Зарауи, брату Ахмеда. Вообще-то, работая в управлении по наркотикам, он должен бы знать об освобождении такого деятеля.

– Ну и что? – просто спросил он.

– Тебе следовало бы поостеречься.

– Почему?

– Не прикидывайся мудаком, – отрезала Бомпар, не отрывая глаз от дороги. – Я положила на это дело с прибором, но сам прибор остался в том же месте, откуда рос.

При желании «крестная» Катрин могла изъясняться с редкой элегантностью.

– А мне по хрену, – бросил он, не меняя общей стилистики беседы.

– Вот тут ты не прав. Нет никого мстительней этих гребаных арабов. Ламбер уже обосрался.

Коп из наркоотдела, соучастник Корсо в той байде, имел все основания нервничать: официально именно он прикончил братишку главаря.

Автострада была уныла до слез – или до блевотины, зависит от настроения. Какой там Париж с его изяществом и сиянием – бетонный пейзаж, серой пустыней расстилавшийся до туманного горизонта. Несмотря на эту картину, Корсо был счастлив, что едет в исправительное заведение вместе с Катрин Бомпар. Маленькая семья отправляется на кладбище в День Всех Святых.

Стоило им выйти из машины, как на них обрушились потоки воды. Пока они бегом добирались до первой проходной, Бомпар решила высказать свое мнение о Собески:

– Это самоубийство закрывает дело. Больше нет сомнений в его виновности.

– Да что ты?

– У тебя есть другие соображения?

Они укрылись под навесом крыльца и позвонили, как Красная Шапочка у домика бабушки.

– Прямо обратные, – заявил Корсо. – Возможно, он покончил с собой, потому что не вынес несправедливости, жертвой которой стал.

– Он мог просто подать на апелляцию.

– У него не было сил ждать, он не мог провести еще несколько лет в тюрьме.

– Ты это серьезно?

Корсо не ответил. Дождь, всюду дождь. Словно вся печаль мира ополчилась на них и загнала в этот темный угол, чтобы вернее их там прикончить.

Наконец появились тюремщики. Документы, обыск, оружие сдать на хранение. Потом лабиринты дверей, коридоров, решеток. Корсо терпеть не мог тюрьмы. Он тут задыхался, как и все другие, но в отличие от остальных чувствовал, что здесь он дома. Он всегда подспудно ощущал свою принадлежность к тюремному миру. Он схлопотал бы как минимум десять лет за убийство Мамаши, если бы Бомпар его не прикрыла. И значительно больше, если бы так и остался по другую сторону баррикад.

Флёри была тюрьмой размером с Лувр. Чтобы вы ни делали, куда бы ни направлялись, идти придется как минимум полчаса через худшие запахи на земле – запахи запертого человека, который беспрестанно изрыгает свою горечь и желчь.

Они добрались до лазарета. Несмотря на число заключенных – более четырех с половиной тысяч при расчетной вместимости в три тысячи, – тюрьма располагала лишь медпунктом, который годился разве что для начальной школы. Комнатушка с двумя железными кроватями, стол, облицованный кафельной плиткой в углу, прикрепленный к стене аппарат для просмотра рентгеновских снимков, допотопный телевизор, кое-какая медицинская литература…

Дежурный был облачен в темно-синий бумажный халат, что делало его похожим на кюре, – из-под халата виднелся только воротник белой рубашки. А главное, он был исполнен невероятной торжественности, словно в его скромном приюте скончалась чрезвычайно важная персона.

– У вас сегодня нет постояльцев? – удивился Корсо, который хорошо знал привычки вечно больных зэков.

– Они не захотели оставаться. Из-за тела.

Корсо задался вопросом, как нового Собески – художника-фальсификатора, убийцу стриптизерш – приняли по возвращении в отчий дом.

– Идите за мной, – сказал медбрат, поклонившись на японский манер.

Другая комната, с аптекарским шкафом и «холодильником». Вот здесь вершились дела серьезные. Медикаменты хранились под ключом. А «холодильником» служил длинный охлаждаемый ящик под третьей кроватью, похожей на смотровой стол. Медбрат сдвинул ее, толкая по полозьям.

Труп был завернут в белую простыню, складки которой застыли, как мраморные, напоминая надгробия в глубине флорентийских церквей.