Земля мертвых

– Ходатайство отклонено! – отрубил председатель. – Дадим сначала закончить генеральному прокурору. Его выступление представляется нам весьма информативным.

Ружмон, ободренный поддержкой, снял очки и вышел на середину, встав лицом к суду и присяжным. Краем глаза он, казалось, выцеливал Филиппа Собески и Клаудию Мюллер.

– Четыре месяца назад в этом самом зале профессор Жан-Пьер Одисье, психиатр, консультировавший в тюрьме Флёри-Мерожи, с точностью описал нам особенности патологии Филиппа Собески. В период своего заключения обвиняемый страдал от сверхчувствительности к живописи. Он видел, как вибрируют краски, персонажи картин для него оживали, линии и контрасты становились объемными. По словам профессора, практические занятия живописью принесли Филиппу Собески облегчение. Сегодня мы можем предположить, что подделывание работ Гойи тоже было формой терапии…

– К фактам, господин прокурор, ближе к фактам…

Ружмон сделал несколько шагов вперед, прежде чем продолжить:

– Судебные следователи предположили, что Собески успокаивало то, что он привносил в каждую из своих картин.

– Поясните.

– Подпись, сделанная кровью.

– Подпись его собственным именем?

Еще несколько шагов. Генеральный прокурор тщательно готовил свои театральные эффекты.

– Свернувшаяся кровь имеет тот же цвет, что и пигмент охры или коричневый пигмент, но отличается по химическому составу. Другими словами, написанное гемоглобином изображение может визуально раствориться на темно-красной поверхности, но химически иметь иную природу…

– И что?

Прокурор подал знак двоим полицейским в форме, и те немедленно внесли в зал четыре большие картины Собески, обернутые в прозрачную пластиковую пленку, и выставили их вдоль судейской кафедры.

Истощенная проститутка, обнаженная, лежащая на диване.

Стриптизерша, одетая только в боа из красных перьев.

Оборванец, вкалывающий себе дозу, прислонившись к стене подземного перехода.

Обритый порноактер, подпоясанный алым шелковым шарфом.

Публика в зале отшатнулась. Мрачные персонажи Собески, казалось, разглядывают присутствующих из глубины своего порочного мира.

– Если позволите, господин председатель, мне бы хотелось, чтобы задернули шторы. Для моей демонстрации нужна темнота.

Делаж без колебаний махнул рукой – ему самому не терпелось увидеть, к чему ведет прокурор. За несколько секунд зал погрузился в полумрак, и сразу повеяло «тревожащей» странностью, как сказал бы Фрейд.

Деревянные панели словно растворились в ореховой мути, тени поглотили одежды судейских. Корсо бросил последний взгляд на Собески и Клаудию: у них был потерянный вид приговоренных. Их будто затягивало в глубину, и они не могли сопротивляться.

Для этих двоих свет больше не вернется.

81

Как только удалось добиться полной темноты, появились техники из службы учета, одетые в свои обычные белые комбинезоны. Происходило небывалое: зал заседаний парижского окружного суда превращался в место преступления.

При помощи канцелярских резаков техники осторожно освободили картины от пластиковой пленки. Каждое их движение оставляло бледный след. Танец призраков в гигантском ящике для сигар, и все это в десять утра…

Лишившись оболочки, персонажи, написанные Собески, внезапно приобрели еще большую живость, словно мрак был их естественным местом обиталища, той средой, где они могли полностью раскрыться.

Ружмон снова заговорил – в темноте его голос исходил сразу отовсюду, словно глас Создателя:

– Хотя и невидимые обычным глазом, эти следы крови расположены в определенном порядке. Как если бы они представляли «рисунок в рисунке».

Техники открыли свои полипропиленовые чемоданчики и вытащили предмет, который Корсо тотчас узнал: индикатор, вызывающий световую реакцию при контакте с частицами железа, содержащимися в крови.

Прокурор позволил себе короткое техническое отступление и перешел к главному:

– Благодаря этому специальному устройству мы сможем обнаружить, какие рисунки, невидимые простому глазу, образованы следами крови…

Почти одновременным движением (настоящее синхронное плавание) техники принялись медленно распылять реактив по поверхности картин.

Приглушенный крик – и тоже почти синхронный – вырвался у присутствующих. Хемилюминесцентный процесс начался. На каждом полотне проступило имя, выписанное большими неровными буквами.

Среди складок дивана лежащей проститутки – «САРА». Вдоль боа стриптизерши – «МАНОН». На водосточном желобе подземного перехода – «ЛЕА». Что до алого шарфа на бедрах порноактера, на нем ясно читалось «ХЛОЯ».

– Как вы можете видеть, это женские имена, написанные кровавыми буквами. По мере того как…

– ЭТО ПОДСТАВА! – снова возопил Собески.

В ответ председатель тоже повысил голос:

– Мэтр Мюллер, скажите вашему клиенту замолчать, иначе я выведу его из зала!

Волнение среди публики достигло предела. Одни вставали, другие, в нарушение взятых обязательств, со вспышками фотографировали картины, полицейские в форме пытались им помешать…

Техники в незапятнанных комбинезонах, стоя на одном колене, продолжали наносить опыление на картины Собески, делая имена все более отчетливыми…