Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка(Повести)

— Ну-ка, ну-ка! Поблазнилось мне, что ли? Данила Митрофаныч собственной персоной! Восстал из земли в молодом образе! И Данила и Виктор!

Длинная рука со звериным проворством подцепила Кольку за плечо и молниеносно выхватила из сеней, только крякнула дверь.

Старик, будто куклу, вертел Кольку в темных, узловатых ручищах, цепких, как кузнечные клещи.

— Простите, но вы ошиблись… — лепетал мальчик, не зная, что предпринять. Оставалось одно — упереться старику в грудь кулаками и звать на помощь. Колька так бы и поступил, если бы не великая радость и умиление неизвестного.

— Ого-го-го, так вот и ошибся! Пусть другие ошибаются. Данила ты вылитый! Да и я не чужой. Дедушкой тебе прихожусь.

По морщинистым щекам покатились крупные, как горох, светлые слезы. Старик выпустил Кольку из объятий, неуклюже тряхнул его руку, приветствуя. Не удовлетворившись рукопожатием, старик притиснул Колькины губы к своим и больно кольнул жесткими, щетинистыми усами.

— Значит, вы мой дедушка? — спросил растерянно Колька.

— Ну да, ну да… Ты-то, верно, подумал… — Старик не договорил. Все было ясно и так.

Правда, вел себя незнакомец непонятно и одежда у него была такая, словно он специально вырядился под героя какой-нибудь приключенческой книжки, но как будто ничего плохого не замышлял. И это совсем ободрило мальчика.

— Вы, дедушка, не спешите? Папа и мама скоро придут.

— Ничего, не на пожар, подождем, — умиротворенно проговорил старик. — Нашли друг друга — встретимся. Матвей-то вовсе про меня забыл. Потеряли друг друга из виду. И вдруг получаю письмо: «Здравствуй, дядя… В родное село председателем еду…» Эвон как!

— Так вы дедушка Филимон! — вскрикнул Колька, опешив.

Отец не раз рассказывал про своего дядю, Филимона Митрофановича, который жил где-то в тайге и которого надо было разыскать и написать ему. От страха все это вылетело у Кольки из головы.

— Само собой, дедушка я твой двоюродный, Филимон, значит, — ласково улыбнулся старик.

Колька всячески старался теперь сгладить неловкость встречи:

— Вы, дедушка, входите в дом. Что же стоять на улице?

Филимон Митрофанович отыскал в сенцах крюки, повесил ружье, дождевик, котомку.

— Вещи лучше в сенях не оставлять. Давайте я помогу внести. Ружье можно поставить в моей комнате, — суетился Колька.

— Сойдет и здесь, не пропадут, чести много в избу тащить…

Дедушка вошел в кухню, снял шапку, присел на краешек стула, услужливо подставленного внуком.

А Колька уже полностью вошел в роль гостеприимного хозяина:

— Дедушка Филимон, вы есть хотите? Давайте я вас покормлю. Борщ, гречневая каша. Вы кашу любите?

— Пошто кашу не ись? Каша — еда добрая, побольше бы.

Покуда Колька возился с плиткой и кастрюлями, дедушка Филимон принес из сеней котомку, достал большой берестяной туес, буханку серого, испеченного на поду хлеба.

— Зачем? Не надо! Хлеба я купил. Если обедом не наедимся, чай поставлю, — запротестовал Колька.

— Чай само собой. Без чая обед не в обед. Харюзков солененьких хорошо для аппетиту. Сам ловил, сам солил. Деревенского хлеба тоже не грех отведать, бабушка Авдотья пекла.

Деревенский хлеб Колька едал, а вот соленых хариусов сроду не пробовал, хотя слыхал от местных рыбаков, что с ними никакая селедка не сравнится, — конечно, кто понимает толк.

— А вы издалека? — поинтересовался Колька.

— Не то чтобы издалека. Но и не из ближних. Верст сто с хвостиком отмахать надо. Про Бобылиху, может, слыхал? Есть деревня такая. Твоему папаше сначала поручили колхоз имени Ильича. А потом перерешили и две остатние деревни, Исаевку и Бобылиху, заодно присоединили. Сильному коню — и кладь потяжелее… Повидаться-то с Матвеем мне не довелось. Приехал он к нам, а я на рыбалку уплыл.

Бобылиха! У Кольки даже перехватило дыхание. Бобылиха!

Славка Патрушев при первом их знакомстве — он тогда бредил путешествиями — показывал карту района и сообщал о своем предположительном маршруте. Особенно он напирал на Бобылиху. Славка тыкал пальцем в змеящуюся линию штрихов: «Дороги туда нет. Охотничья тропа! А дальше — фью, — присвистывал он. — В реках хариусу тесно, зверь непуганый…»

Колька впился горящими глазами в дедушку:

— У вас, говорят, хариуса много?

— Водится. Но возле деревни мало. На промысел выше ходим. В Бобылихе сейчас с этим делом слабее, чем прежде. Браконьеришки злодействуют. Притоки в верховьях заездками перегораживают… А лов как ведем? Беззаконно! И в осенний и в весенний икромет хлещем напропалую режёвками, ни плодиться, ни расти рыбе не даем.

Разговор был по сердцу старику, он увлекся, позабыв, что беседует с городским мальчишкой. Кольке это льстило. Тем более, что среди опалихинских ребят он считался заядлым рыболовом, хотя жил в поселке недавно.

— Э-эх! Заговорились, прокараулили!

Филимон Митрофанович вскочил, расстроенный и сконфуженный.

— Да нет, пустяки! Борщ убежал. Вытру. Вы, дедушка Филимон, не обращайте внимания, — успокоил его Колька.

— Мы, однако, начнем по-таежному, с харюзков, — сказал Филимон Митрофанович. Он достал из туеса рыбину и ловко сорвал с нее кожу.