Перед самым рассветом они вышли к маленькому домику. Он стоял на высоком берегу, обратившись к реке, точно так же, как Джон построил свой собственный дом, как Бертрам Хоберт построил свой. Перед домом был разбит небольшой огород, пребывавший в пренебрежении и заросший сорняками. А между домом и рекой тянулись длинные поля табака, растеньица были высажены ровными рядами и хорошо росли. В реку выдавался маленький причал для погрузки табака и отправки его вниз по реке, в Джеймстаун. В окнах не было ни огонька, только дымок, вившийся над трубой, показывал, что кто-то всю ночь поддерживал огонь в очаге, чтобы было на чем приготовить утренний завтрак.
И именно этот запах дыма от горящих поленьев в чистом ночном воздухе, не смешанный ни с каким другим запахом, отбросил Джона назад. Он физически отшатнулся и столкнулся с воином, бегущим за ним. Это был английский запах. Запах горящих поленьев для повхатанов был запахом внутри их хижин, смешанный с запахом готовящейся еды, детей, людей, сидящих внутри. Запах дыма из трубы, покрытой сажей, был запахом английского дома.
Идущий за Джоном сильно толкнул его в спину, но не произнес ни звука. Джон тронул плечо Аттона.
— Я не могу делать это, — сказал он.
Аттон повернулся, и взгляд его был холоден, как прикосновение лезвия ножа к обнаженной коже.
— Что?
— Я не могу делать это. Я не могу идти и убивать своих людей.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас убил тебя?
Джон покачал головой, не говоря ни слова.
— Если не я, тебя убьют другие.
Джон подался вперед, будто хотел обнять Аттона, и положил несчастное лицо на плечо друга.
— Придется им. Потому что я не могу сделать это.
— Ты подождешь здесь, пока мы делаем это?
Джон кивнул.
— И ты не закричишь и не убежишь?
Джон снова кивнул.
— Мой брат будет стоять здесь на страже, — просто сказал Аттон остальным. — Идите за мной.
Воины быстрым шагом прошли мимо Джона, не взглянув на него. Он прислонился спиной к дереву — бесполезный страж, неверный друг, сломленный воин и опозоренный муж.
Они сделали все быстро и чисто. Раздался всего один удивленный крик, и стало тихо. Очень скоро все вернулись. Аттон вытирал ракушечное лезвие своего ножа куском европейского муслина.
— Пошли, — коротко бросил он отряду.
Они кивнули и снова встали на тропу. У одного воина было что-то зажато в руке. Аттон протянул руку и вышиб это. Керамическая бутылка упала на землю и покатилась прочь. Аттон пнул ее ногой так, что та закрутилась, расплескивая жидкость, и в воздухе завоняло спиртом.
Потом Аттон повернулся к Джону:
— Ты сможешь найти дорогу назад, в деревню, к Сакаханне?
— Да.
— Тогда иди назад. Жди, пока вернутся воины.
— Она не примет меня, — с уверенностью сказал Джон.
— Это так, — сказал Аттон. — Никто из нас не захочет принять тебя, Орел.
Он помолчал, ему в голову вдруг пришла неожиданная мысль.
— Как тебя звали раньше? До того, как ты стал моим братом, Орел?
— Джон Традескант, — сказал Джон, и имя прозвучало странно и непривычно.
— Тогда ты должен снова стать им, — категорически заявил Аттон. — А теперь отправляйся к Сакаханне, прежде чем кто-нибудь убьет тебя.
— Мне так жаль… — начал было Джон.
— Отправляйся к Сакаханне, а то я сам убью тебя! — резко сказал Аттон и исчез в темноте.
Деревню охранял сын Аттона. Он узнал шаги Джона и окликнул его из серого рассвета:
— Это ты, Орел?
— Нет, — ответил Джон.
Голос его был безжизненным и усталым.
— Ты должен называть меня Джон.
— Мой отец с тобой? Воины идут домой?
— Они на войне, — сказал Джон. — Я один.
Мальчик остановил свой влюбленный бег вперед, в объятия Джона, и внезапно взглянул на него так, будто Джон был отгорожен стеной страшного ужаса, будто его доверие и уверенность в Джоне внезапно пошатнулись.
— Ты не с ними?
— Я не смог, — просто ответил Джон.
Он думал, что самым сложным будет сказать эти слова Сакаханне. Но оказалось, что еще труднее смотреть в умные глазенки ее сына. Свет медленно погасал на лице мальчика.
— Я не понимаю, — пожаловался он, желая, чтобы происходящее оказалось слишком сложным и трудным для понимания, тем самым уговаривая Джона придумать другое объяснение.
— Я не смог убить англичанина, — тяжело выговорил Джон. — Я думал, что смогу сделать это. Но когда дошло до дела, я не смог. Я оставил дом в Англии, потому что не мог выбрать, на чью сторону встать, и не хотел убивать англичан. А теперь я здесь, в новой земле, и все равно не могу принять чью-то сторону и начать убивать.
Глаза мальчика обежали его лицо.
— Я думал, ты — храбрый воин, — с упреком сказал он.
Джон покачал головой:
— Нет, похоже, что нет.
— Но ты — друг моего отца!
— Больше нет.
— И Сакаханна любит тебя!
Движение позади него заставило Джона обернуться. Там, глядя на него, стояла Сакаханна. Мужчина и мальчик повернулись к ней лицом, ожидая ее приговора.
— Что ж, наконец ты решил, — спокойно сказала она. — В конечном итоге ты все-таки англичанин.
Джон медленно упал на колени, на оба колена — так он становился только перед величайшей королевой Европы, да и то нехотя.