Земля надежды

— Может, нам стоит построить себе другой шалаш и провести здесь жизнь, путешествуя в поисках интересных образцов растений? Я мог бы отсылать их домой, отцу, на эти деньги он бы расплатился с долгами и тогда смог бы присылать мне деньги сюда, чтобы я мог навсегда остаться здесь. Он бы вырастил моих детей, а когда они станут взрослыми, они могли бы тоже приехать сюда. И мне никогда не нужно было бы возвращаться в этот лондонский дом, никогда не нужно было бы ложиться одному в постель, в ее постель. Никогда не видеть ее во сне. Никогда не идти в церковь мимо ее могилы, никогда не слышать ее имя, никогда не говорить о ней.

Она даже не повернула головы, чтобы взглянуть на него, посмотреть, что же он там бормочет быстрым шепотом.

— Я мог бы начать здесь новую жизнь, я мог бы стать другим человеком. А ты уже в этом году, через год станешь красивой женщиной, — очень тихо сказал Джей. — И тогда…

При этих словах она повернулась, как будто по тону его голоса поняла, о чем он говорил. Повернулась и посмотрела прямо на него, без стыда, как будто собиралась спросить, что он этим хотел сказать, серьезно ли он говорил. Джей замолчал и покраснел. Он ухитрился выдавить смущенную улыбку.

— Ну что ж! — сказал он. — Может, оно и к лучшему, что ты ничегошеньки не понимаешь! Давай-ка отправляться!

Она поднялась на ноги и показала жестом на реку. Голова, склоненная набок, как бы спрашивала: «Куда?» На юг, в страну, где ни он, ни она никогда не бывали, или вверх по реке в Джеймстаун?

— Джеймстаун, — коротко сказал Джей, указывая на северо-запад. — Разболтался я тут как дурак. Конечно же, Джеймстаун.

Он уселся в каноэ и выровнял его своим веслом. Он многому научился во время их ежедневных путешествий и чувствовал себя в лодке гораздо увереннее. Девочка подтолкнула нос лодки и запрыгнула внутрь. Они гребли как единая команда, лодка легко заскользила вдоль береговой линии, а потом они почувствовали более мощное течение реки.

В часе пути до Джеймстауна, там, где река уже начинала становиться грязной и берег был испещрен оспинами поваленных деревьев, она показала, что хочет остановиться, и они подогнали каноэ к берегу.

Медленно, нехотя они смыли в воде жир. Она сорвала несколько листьев и протерла ему спину, пока через темный жир не засветилась белая кожа и знакомый запах, который показался ему таким ненавистным в первый день, не испарился. Вместе они надели одежду, которую должны были носить в городе. Она съежилась в тюрьме истрепанной рубахи и уже не выглядела олененком, испещренным пятнами солнечного света, а скорее стала похожа на неопрятную служанку.

Джей влез обратно в рубаху и штаны, и после свободы набедренной повязки ему показалось, что он тоже влезает в тюремные оковы, снова становясь человеком с обычными человеческими горестями, и что он уже больше не свободное существо, которое живет в лесу как дома.

Сразу же над его опаленными солнцем, обнаженными руками и плечами жадным облачком закружили голодные насекомые. Джей замахал руками, выругался, и девочка улыбнулась. Но глаза ее не улыбались.

— Мы снова отправимся в путь, — ободряюще сказал Джей.

Он показал на себя, на нее и на деревья.

— Когда-нибудь мы снова отправимся в путешествие.

Она кивнула, но глаза ее оставались темными.

Они сели в каноэ и начали грести вверх по течению, по направлению к Джеймстауну.

Всю дорогу Джею досаждали кусачие мошки и пот, заливающий глаза, рубашка, стягивающая спину и теснота сапог. К тому времени, когда они наконец причалили к маленькому деревянному пирсу, он весь вспотел и с трудом сдерживал раздражение. В порту стоял новый корабль, и на причале собралась толпа. Никто даже взглядом не удостоил выдолбленное каноэ с маленькой индейской девочкой и белым человеком.

Они вытащили каноэ на берег сбоку от причала и начали разгружать растения. Из тени портового здания выступила женщина, подошла и встала перед ними. Она была индианкой, но в платье, и на груди у нее была повязана шаль. Волосы были убраны назад, как у белой женщины, и открывали лицо, обезображенное бледными полосками шрамов, как будто кто-то давным-давно с близкого расстояния выстрелил ей в лицо из мушкета.

— Господин Традескант?

Она говорила с сильным акцентом.

Джей круто повернулся, услышав свое имя, и отшатнулся, рассмотрев горькое выражение ее лица. Она смотрела мимо него, на девочку, и говорила, выдавая целую тираду, быстро произнося слова, напевные и бессмысленные, как птичий щебет.

Девочка отвечала так же многословно, выразительно тряся головой, потом показала на Джея и на растения в каноэ.

Женщина снова повернулась к Джею.

— Она говорит, вы не причинили ей вреда.

— Конечно, нет!

— Не насиловали ее.

— Нет!

Тугая линия плеч, как натянутый лук, вдруг разогнулась, и женщина издала короткий всхлип, похожий на кашель при рвоте.

— Когда мне сказали, что вы увезли ее в лес, я решила, что никогда больше не увижу ее.

— Я собираю растения, — устало сказал Джей. — Вот, видите. Вот растения. Она была проводником. Она разбила лагерь. Она охотилась и ловила рыбу для нас обоих. Она была очень, очень хорошей девочкой.