Земля надежды

Сначала он подумал, что налетела ужасная буря, затмившая небо. Но потом услышал молчание, царившее снаружи. Все, что он мог слышать, был шелест дождя на листьях, внушающий страх, беспощадный, неумолимый стук дождевых капель по свежим листьям.

Джон с трудом поднялся на ноги. Он обнаружил себя полуодетым, в одной лишь рубахе. И вспомнил, что буквально пару минут тому назад снял промокшие штаны и куртку и прилег отдохнуть. Он поднял свою одежду. Все было сухое. Все давным-давно высохло.

— Уже ночь, — вдруг понял Джон. — Я проспал весь день, и сейчас уже ночь.

Он осмотрел комнату, будто в ней что-то могло измениться за долгие часы его очарованного сна. Его вещи, сваленные в кучу, инструменты, которыми он собирался обрабатывать свою новую землю, высохшая одежда — все было на месте. И рядом с ним — сваленные в беспорядке дрова, которые он принес только этим утром.

Он взял пару полешек и подложил их в огонь. Когда они занялись, по стенам запрыгали тени, подмигивая ему. Но окно и щели в стенах выглядели еще темнее и еще более зловеще.

Джон подавил горестное рыдание. Была уже середина ночи, или даже близился рассвет, но он не мог снова лечь и заснуть. Все его чувства были настороже, ему казалось, что он окружен опасностями. По его ощущениям, сейчас был день, даже самое начало дня, ему необходимо быть снаружи, носить дрова, проверять ловушку для рыбы, охотиться, или, на худой конец, расчищать землю, вскапывать ее, чтобы посадить семена. Но тьма, странная, необъяснимая тьма за стенами дома была непроницаема.

— Придется подождать до рассвета.

Джон старался говорить спокойно, но дрожь в голосе испугала его и заставила замолчать. Вместо этого он попытался думать, стараясь располагать слова в уме так, чтобы они производили впечатление спокойного здравого смысла.

«Будет недурно, если я начну заниматься делами рано утром. Я возьму ружье и застрелю голубя, пока они еще в гнездах. Может, даже парочку. Тогда посушу немного мяса. А может, даже нескольких голубей добуду, тогда их можно прокоптить в трубе, и у меня всегда будет мясо, чтобы поесть».

Темнота за окном не светлела. Джон уселся перед очагом. Вытянул перед собой ноги и стал смотреть на огонь. Время шло. Джон начал клевать носом, прилег перед огнем и закрыл глаза. На рассвете он проснулся. Воздух в комнате стал свежеть, холод предупредил его, что огонь умирает.

Джон встал и подбросил дров. Потом снова уснул. Проснулся он уже утром. В пустом животе урчало, но Джон не испытывал голода. Он чувствовал усталость, головокружение и слабость.

— Я еще посплю, — сказал он самому себе.

Он посмотрел на окно, закрытое ставней. Рама была очерчена яркой золотой линией света. Бурю унесло ветром, и наступил прекрасный солнечный день.

Джон смотрел на все это без интереса.

— Я устал, — сказал он молчаливой комнате.

И уснул.

Когда он проснулся, день уже был в разгаре. Живот болел от голода, но Джон чувствовал только жажду. В кувшине воды не осталось.

— Придется идти к реке, — с сожалением сказал он сам себе.

Он набросал побольше поленьев на огонь в очаге и посмотрел на забитый золой под как на прожорливого врага.

— Думаю, ничего не случилось бы, если бы я позволил ему погаснуть, — задумчиво сказал он, подвергая сомнению мудрость тех, кто учил его постоянно поддерживать огонь, потому что огонь был светом, и защитником, и спасителем. — Может, днем и необязательно ему гореть. Достаточно будет, если я буду разжигать огонь на ночь.

Он кивнул сам себе, как бы соглашаясь с этим разумным высказыванием, и открыл дверь. И тут он замер на месте.

На пороге стояла маленькая корзиночка, красиво сплетенная из цветных веревочек. В ней лежали три утиных яйца, только что снесенных, еще теплых, ломоть бледно-желтого кукурузного хлеба, горсточка орехов и сушеные фрукты, завернутые в лист.

Джон вскрикнул и сразу же посмотрел на лес, туда, где деревья густо толпились на краю его расчищенного участка. Ничего не двигалось. Не мелькнула, исчезая из виду, юбочка из оленьей шкуры, не сверкнули темные, намазанные маслом волосы.

— Сакаханна? — позвал он.

Голос его оказался совсем тихим, Джон столько недель говорил только шепотом, что теперь ему показалось, что он забыл, как выкрикнуть ее имя. Он попробовал еще раз:

— Сакаханна?

Ответа не было. Пронзительно закричала сойка, захлопал крыльями лесной голубь, слетая с ветки, но больше звуков не было.

Джон нагнулся и поднял корзинку. Конечно, это был ее подарок, она видела, что дверь закрыта, она догадалась, как унизила его эта страна. Он занес корзинку внутрь и поставил рядом с очагом. Потом, почувствовав, что при виде яиц снова зажглось желание поесть, быстро сбегал к реке и набрал полный котелок воды.

Джон поставил яйца вариться, но не стал дожидаться, пока они сварятся, и решил попробовать остальную еду. Пока яйца кипели в котелке, он разломал хлеб и съел его, потом расколол орехи на каменной плите под очагом и съел вкусные ядрышки.