— Значит, все, что я сделала или не сделала, тебе не по нраву! А что ты можешь предъявить за эти три года, которые провел неизвестно где? Какие сокровища ты привез с собой? Бочонок с растениями да горсточку перьев? Последние монеты мне пришлось продать, чтобы оплатить твою дорогу домой, когда мы с Джонни неделями не видели мяса на столе! Да как ты смеешь обвинять меня в том, что я не оправдала твои ожидания! Да это ты не оправдал мои ожидания!
— Ты не имеешь ни малейшего представления! Ты не представляешь себе, как я жил и что я пытался сделать.
— С какой-то женщиной?! С какой-нибудь потаскухой с постоялого двора в Джеймстауне? Спал с ней все эти годы, тратил наши деньги и ничего не делал?
— Я был в лесах, я пытался разобраться в том, что же мне делать…
— А женщина?
— А что женщина?
— Ее имя. Скажи, как ее звали.
— Сакаханна, — нехотя произнес он.
Эстер пронзительно вскрикнула от потрясения и прижала руку ко рту.
— Ты спал с индианкой? С дикаркой?
Его рука взлетела прежде, чем он понял, что делает. Он сильно ударил ее по лицу. Она откинулась назад, ее голова с ужасным стуком ударилась о ручку ставень. Она рухнула без сознания на пол, не издав ни звука. На секунду он подумал, что убил ее, и испытал страшную свирепую радость от того, что женщина, оскорбившая Сакаханну, замолчала навеки. Но это чувство тут же сменилось полным раскаянием. Он упал на колени рядом с Эстер и поднял ее с пола.
— Эстер, жена, прости меня…
Ее веки затрепетали и поднялись.
— Убери руки, — прошипела она. — Ты, грязный изменщик. Не смей прикасаться ко мне.
Эстер постелила себе в бывшей комнате Френсис и в ту же ночь перенесла из супружеской спальни свою одежду. Она приготовила Джону скромный ужин, вынула для него прекрасно отглаженную чистую одежду и начала шить ему новую рубаху. Она во всем вела себя как покорная и почтительная жена. Но одним-единственным импульсивным ударом он выбил из нее любовь и теперь не знал, как вернуть ее.
Все выглядело так, будто душа ушла из нее и из дома. Сад был в запустении, живые изгороди и подстриженные кусты регулярного сада росли во все стороны и теряли форму. Гравий на дорожках не спасал от постоянно прорастающих сорняков. На теплых рассадочных грядках у дома не было просеянной земли к новому сезону, как это делалось всегда. Фруктовые деревья не были обрезаны осенью. Даже каштаны не все были высажены и подготовлены к продаже.
— Я не могла все сделать одна, — Эстер заметила, что Джон критическим взглядом смотрит на сад с террасы. — У меня не было помощников, у меня не было денег. Мы делали все, что могли, но, чтобы содержать такой сад, нужно, по крайней мере, дюжину работников. Джозеф, Джонни, я и Френсис не могли сделать все.
— Конечно, я все понимаю, — Джон отправился размышлять в полупустой зал с редкостями и гулять по замерзшему саду своей прихрамывающей походкой.
Джонни распаковал виргинские саженцы и оставил их в бочонках у стены дома. Почва была еще слишком твердой, чтобы сажать их в землю. Один из саженцев погиб от соленых ветров за время путешествия, но четыре выживших выглядели достаточно крепкими и готовыми выбросить зеленые листики, как только погода будет получше.
— А что это? — спросил Джонни.
Лицо отца прояснилось.
— Там их называют тюльпановыми деревьями. Они вырастают с такими же круглыми кронами красивой формы, что и каштаны, но только цветы у них белые, вощеные, величиной с твою голову. Я видел, какими высокими и раскидистыми они растут…
Он замолчал. Эти деревья показала ему Сакаханна.
— А это клены.
Джонни откатил большие бочонки с семенами и корешками в оранжерею и начал распаковывать и сажать их в горшки с просеянной землей. Как только подойдут к концу весенние заморозки, все нужно будет вынести наружу и поливать. Джон наблюдал за ним, не проявляя ни малейшего желания работать самому, но готовый покритиковать сына, как только тот ронял семена или неосторожно обращался с корешками.
— Тебя что, никогда не учили, как это правильно делать? — раздраженно спросил он.
Сын посмотрел на него, скрывая обиду.
— Сожалею, сэр, — официально ответил он.
В дверях появилась Эстер, одним быстрым взглядом оценила сцену и поняла, что тут происходит.
— Могу я поговорить с тобой, муж? — спросила она очень ровным голосом.
Джон подошел к ней, она отвела его в сад, где Джонни не мог их слышать.
— Пожалуйста, не поправляй Джонни так сурово, — сказала она. — Он не привык к такому обращению. На самом деле он — очень хороший мальчик и очень усердный работник.
— Он — мой сын, — напомнил Джон. — Я буду учить его тому, что считаю нужным.
Она наклонила голову.
— Конечно, — холодно сказала она. — Делай что хочешь.
Джон подождал, на случай, если она скажет еще что-нибудь, потом бросился прочь от нее и заковылял обратно в дом, ноги в сапогах отчаянно болели, он сам понимал, что не прав, и не знал, как все исправить к лучшему.
— Я поеду в Лондон, — сказал он. — Мне нужно заняться делами сэра Генри. Ясно, что деньги нам придется зарабатывать на чем-то другом, а не на саде и редкостях. Редкостей сейчас у нас нет, а сад наполовину в руинах.