Земля надежды

— Я ничего не чувствую, — просто сказал он. — Совсем ничего.

Александр пожал плечами и начал продираться через толпу туда, где предприимчивый пекарь торговал с лотка горячими булочками. Больше часа ушло у Александра на то, чтобы только пробиться на прежнее место рядом с Джоном. Но ничего не происходило.

— Я принес тебе немного хлеба, — бодро сказал Александр. — И налил в свою фляжку рома.

Джон взял в руку ломоть хлеба, но есть не стал. Его глаза не отрывались от эшафота.

— Говорят, шотландцы навестили полковника Ферфакса, который с самого начала был против этого. И что все вместе они собираются умолять Кромвеля о помиловании. Король может получить свободу и жить где-нибудь за границей, хотя бы и в Шотландии.

Джон покачал головой.

— Да я и сам понимаю, — сказал Александр. — Если дать ему хотя бы малейший шанс, он снова соберет армию и вернется сюда. Если он плел заговоры, сидя в тюрьме и связанный словом чести, то представь себе, что он натворит на свободе, общаясь с дворами Европы! Конечно, он вернется. Они не доверят ему его собственную жизнь.

— Сейчас созвали парламент, — сказал человек, стоявший рядом. — Вот причина задержки. Они спешно принимают закон, в котором говорится, что никого больше нельзя провозгласить королем. А то какой толк, если мы отрубим голову одному королю, а тут же появится кто-то другой, чтобы занять его место. Только у нас в Англии и то есть его сын, а еще двое во Франции, да и племянник рыщет вокруг, как собака под воротами скотобойни. Принцев хватает, чтобы обеспечить вечную передачу короны от одного к другому. Мы должны сейчас выбить из них эту привычку. И поэтому там сейчас принимают закон о том, что в Англии никогда больше не будет никаких королей.

Последняя фраза вывела Джона из состояния погруженности в самого себя.

— В Англии никогда больше не будет никаких королей… — потрясенно повторил он.

— Вот именно! — сказал все тот же человек. — Хорошо звучит, правда? Когда слышишь эти слова, возникает чувство, что вся наша борьба была не напрасна. Мы освободились от них навеки. Никогда больше не будет человека, считающего себя выше всех прочих. Никогда больше не будет семьи, которая думает, что она лучше всех нас только потому, что родились в королевской постели. Любой господин в будущем должен будет еще заслужить право называть себя так. Все они будут людьми, которых мы выберем на эту службу, потому что они мудрее, лучше или пусть даже просто богаче, чем мы. Но не потому, что они такими родились. Это Карл Последний. А после него наступит свобода.

— Карл Последний, — повторил Джон. — Карл Последний.

Часы пробили двенадцать, потом час, потом два. Наконец среди солдат возникло некое волнение, которое тут же передалось толпе. И наконец раздался крик:

— Он идет!!

Джон не пошевелился. Он стоял все так же неподвижно и молчаливо, как и весь день до этого. Толпа вокруг него яростно теснилась и толкалась, но Джон ухватился руками за ограждение прямо перед собой и держался крепко. Александр видел, как побелели у него костяшки пальцев. Впрочем, холод и страдание выбелили не только его руки, но и лицо, и все тело.

Отворилось окно Банкетного зала, и король вступил на помост. Одет он был просто, снова весь в черном — черный плащ, высокая черная шляпа, черные штаны и белая рубаха. Драматическим контрастом сверкал разноцветными огнями орден Подвязки. Король взглянул на толпу. Джону показалось, что темный печальный взгляд нашел в толпе его лично… Джон хотел поднять руку, чтобы продлить этот момент узнавания. Но руки остались опущенными, а голова склоненной.

Король вынул из кармана сложенный листок бумаги и тихо сказал что-то людям на помосте. Джон, напрягая слух, смог уловить только несколько дразнящих, мучительно коротких обрывков речи. Лишь самые последние слова прозвучали ясно и отчетливо:

— Я умираю за свой народ.

Джон услышал, как при очередном свидетельстве бесконечно неотразимого величия и глупого безумия этого человека с тихим шипением вырвался вздох, и понял, что это его собственное дыхание вырвалось сквозь тесно сжатые зубы наружу, в морозный воздух. Король поклялся, что он умирает в вере своего отца, как христианин, и затем что-то спокойно сказал палачу.

— О Боже, только бы он не напортачил, — прошептал Джон, думая не о палаче, который сотни раз мастерски проделывал свою работу, а о короле, который один-единственный раз должен был красиво сделать свою работу.

Король повернулся к епископу Джаксону, епископ помог подоткнуть длинные волосы под шляпу так, чтобы шея осталась открытой для лезвия топора. Карл протянул епископу орден и ленту Подвязки, снял с пальца кольцо.

— Нет-нет, только не это, — пробормотал Джон.

Эти мелкие детали были невыносимы. Джон постарался набраться твердости духа для казни, но он не был готов видеть человека, убирающего волосы с бледной хрупкой шеи и раздевающегося так, будто он у себя дома.

— О Боже, прошу тебя, нет.