Земля обетованная

Это был необычный и несколько грубый жест, который, несомненно, не понравился Гейтсу и генералам, и о котором я почти сразу же пожалел. Я думал, что это подходящее завершение грязного и трудного периода моей администрации. Тем не менее, я мог получить некоторое удовлетворение от того, что обзор послужил своей цели. Гейтс признал, что, не создав идеального плана, многочасовые дебаты позволили разработать лучший план. Это заставило нас уточнить стратегические цели Америки в Афганистане таким образом, чтобы предотвратить "ползучесть" миссии. Он подтвердил полезность графиков развертывания войск в определенных обстоятельствах, что долгое время оспаривалось вашингтонским истеблишментом национальной безопасности. Помимо того, что на время моего президентства было покончено с вольнонаемным трудом Пентагона, оно помогло подтвердить более широкий принцип гражданского контроля над разработкой политики национальной безопасности Америки.

Тем не менее, итог был таков: я бы отправил на войну больше молодых людей.

Мы объявили о планируемом развертывании войск 1 декабря в Вест-Пойнте, старейшей и самой известной из американских академий. Это красивое место — ряд зданий из черно-серого гранита, построенных как небольшой город, расположенный среди зеленых холмов, с видом на широкую и извилистую реку Гудзон. Перед выступлением я встретился с комендантом Вест-Пойнта и осмотрел некоторые здания и территорию, где учились самые выдающиеся военачальники Америки: Грант и Ли, Паттон и Эйзенхауэр, Макартур и Брэдли, Вестморленд и Шварцкопф.

Невозможно было не смириться и не проникнуться традициями, которые олицетворяли эти люди, служением и самопожертвованием, которые помогли сформировать нацию, победить фашизм и остановить шествие тоталитаризма. Точно так же необходимо было вспомнить, что Ли возглавил армию Конфедерации, намеревавшуюся сохранить рабство, а Грант руководил истреблением индейских племен; что Макартур нарушил приказ Трумэна в Корее, что привело к катастрофическим последствиям, а Уэстморленд помог организовать эскалацию во Вьетнаме, которая стала шрамом для целого поколения. Слава и трагедия, мужество и глупость — один набор истин не отменял другого. Война была противоречием, как и история Америки.

К моему приходу большой актовый зал в центре кампуса Вест-Пойнта был полон, и, если не считать таких VIP-персон, как Гейтс, Хиллари и члены Объединенного комитета начальников штабов, аудитория почти полностью состояла из кадетов. Они были одеты в форму: серые туники с черной отделкой поверх белых воротничков. Значительное число чернокожих, латиноамериканцев, американцев азиатского происхождения и женщин в их рядах служило ярким свидетельством перемен, произошедших с тех пор, как школа выпустила свой первый класс в 1805 году. Когда я вышел на сцену под звуки оркестра, исполнявшего церемониальные взмахи, кадеты встали в унисон и зааплодировали; глядя на их лица — такие серьезные и полные сияния юности, такие уверенные в своей судьбе и стремящиеся защищать свою страну — я почувствовал, как мое сердце раздувается от почти отцовской гордости. Я просто молился, чтобы я и те, кто ими командовал, были достойны их доверия.

Через девять дней после этого я прилетел в Осло, чтобы получить Нобелевскую премию мира. Образ этих молодых курсантов тяготил меня. Вместо того чтобы игнорировать противоречие между получением премии мира и расширением войны, я решил сделать его центральным элементом своей речи. С помощью Бена Родса и Саманты Пауэр я написал первый проект, опираясь на труды таких мыслителей, как Рейнхольд Нибур и Ганди, чтобы выстроить свою аргументацию: война одновременно ужасна и иногда необходима; примирение этих, казалось бы, противоречивых идей требует от сообщества наций выработки более высоких стандартов как для оправдания, так и для ведения войны; и что для предотвращения войны необходим справедливый мир, основанный на общей приверженности политической свободе, уважении прав человека и конкретных стратегиях расширения экономических возможностей по всему миру. Я закончил писать речь глубокой ночью на борту самолета Air Force One, когда Мишель спала в нашем салоне, а мои усталые глаза то и дело отрывались от страницы при виде призрачной луны над Атлантикой.