Земля обетованная

В конце того месяца мы с генеральным прокурором Эриком Холдером вылетели в полночь на базу ВВС Довер в штате Делавэр, чтобы засвидетельствовать возвращение на американскую землю останков пятнадцати американских солдат и трех агентов наркоконтроля, погибших в Афганистане в результате нескольких инцидентов подряд — смертоносного крушения вертолета и двух взрывов придорожных бомб в провинции Кандагар. Присутствие президента на этих "достойных передачах", как их называли, было редкостью, но я считал, что сейчас, как никогда, важно присутствовать. Со времен войны в Персидском заливе Министерство обороны запрещало СМИ освещать похороны гробов военнослужащих, но с помощью Боба Гейтса в начале года я отменил эту политику, оставив решение за отдельными семьями. Я считал, что публичное документирование хотя бы некоторых из этих передач даст нашей стране более четкий способ осознать цену войны, боль каждой потери. И в этот вечер, в конце разрушительного месяца в Афганистане, когда будущее войны обсуждалось, одна из семей решила запечатлеть этот момент.

В течение четырех или пяти часов моего пребывания на базе царила постоянная тишина. В маленькой простой часовне, где мы с Холдером присоединились к собравшимся семьям. В грузовом отсеке самолета С-17, в котором находились восемнадцать перегрузочных ящиков, украшенных флагами, где торжественная молитва армейского капеллана эхом отражалась от металлических стен. На асфальте, где мы стояли во всеоружии и смотрели, как шесть гребцов, одетых в армейскую форму, белые перчатки и черные береты, несут тяжелые ящики один за другим к рядам ожидающих машин, мир молчал, за исключением завывания ветра и каденции шагов.

На обратном пути, когда до восхода солнца оставалось еще несколько часов, единственные слова, которые я мог вспомнить за все время визита, были слова матери одного солдата: "Не оставляйте тех мальчиков, которые все еще там, в подвешенном состоянии". Она выглядела измученной, ее лицо было впалым от горя. Я пообещал, что не оставлю, не зная, означает ли это отправку новых солдат для завершения миссии, ради которой ее сын принес высшую жертву, или сворачивание запутанного и затяжного конфликта, который оборвет жизни чужих детей. Решение оставалось за мной.

Неделю спустя еще одна катастрофа обрушилась на наших военных, на этот раз ближе к дому. 5 ноября майор армии США и психиатр Нидал Хасан вошел в здание военной базы Форт-Худ в Киллине, штат Техас, достал полуавтоматический пистолет, купленный им в местном оружейном магазине, и открыл огонь, убив тринадцать человек и ранив десятки других, после чего был застрелен и задержан офицерами полиции базы. Я снова полетел утешать скорбящие семьи, а затем выступил на поминальной службе под открытым небом. Пока труба играла чечетку, ее заунывная мелодия сопровождалась приглушенными всхлипами в зале, мой взгляд путешествовал по мемориалам павшим солдатам: фотография в рамке, пара пустых боевых ботинок, каска, установленная на винтовке.

Я думал о том, что Джон Бреннан и директор ФБР Роберт Мюллер говорили мне на брифингах по поводу стрельбы: Хасан, мусульманин американского происхождения с тревожным послужным списком неустойчивого поведения, похоже, был радикализирован через Интернет. В частности, он был вдохновлен харизматичным йеменско-американским священнослужителем Анваром аль-Авлаки, который имел широкую международную аудиторию и считался ведущей фигурой все более активного отделения "Аль-Каиды" в Йемене, и неоднократно отправлял ему электронные письма. По словам Мюллера и Бреннана, были первые признаки того, что Министерство обороны, ФБР и Объединенная целевая группа по борьбе с терроризмом были так или иначе предупреждены о возможном уклонении Хасана в сторону радикализма, но межведомственные системы обмена информацией не смогли соединить точки, что могло бы предотвратить трагедию.

Надгробные речи закончились. Снова зазвучали такты. По всему Форт-Худу я представлял себе солдат, занятых подготовкой к отправке в Афганистан и борьбе с талибами. И я не мог не задаться вопросом, не кроется ли сейчас большая угроза в другом месте — не только в Йемене или Сомали, но и в призраке доморощенного терроризма, в лихорадочных умах таких людей, как Хасан, и в безграничном кибермире, силу и размах которого мы еще не до конца осознали.