Земля обетованная

Мы продолжали настаивать на своем, и пара новых событий помогла изменить отношение России. Во-первых, наша группа по контролю над вооружениями, которую умело возглавлял эксперт по нераспространению Гэри Саморе, работала с Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ) над новым креативным предложением, призванным проверить истинные намерения Ирана. Согласно этому предложению, Иран отправит имеющиеся запасы НОУ в Россию, которая переработает его в ВОУ; затем Россия перевезет ВОУ во Францию, где он будет преобразован в форму топлива, удовлетворяющую законные гражданские потребности Ирана, но не имеющую возможного военного применения. Это предложение было временной мерой: оно оставляло ядерную архитектуру Ирана на месте и не мешало Ирану обогащать больше НОУ в будущем. Но истощение его текущих запасов отсрочило бы "способность к прорыву" на срок до года, что дало бы нам время для переговоров о более постоянном решении. Не менее важно и то, что это предложение сделало Россию ключевым партнером по реализации и показало нашу готовность исчерпать все разумные подходы в отношении Ирана. В ходе ГА ООН Россия подписала эту идею; мы даже назвали ее "предложением России". Это означало, что когда иранцы в конечном итоге отвергли это предложение на встрече P5+1, состоявшейся позднее в том же году в Женеве, они не просто задирали нос перед американцами. Они оттолкнули Россию, одного из немногих оставшихся защитников.

Трещины в отношениях России и Ирана углубились после того, как я передал Медведеву и Лаврову разведывательную сенсацию во время личной встречи на полях ГА ООН: мы обнаружили, что Иран находится на пороге завершения строительства секретного обогатительного объекта, зарытого глубоко в горах недалеко от древнего города Кум. Все, что касалось этого объекта — его размеры, конфигурация и расположение на военной базе — указывало на заинтересованность Ирана в защите своей деятельности от обнаружения и нападения, что несовместимо с гражданской программой. Я сказал Медведеву, что мы сначала покажем ему доказательства, прежде чем обнародовать их, потому что время полумер прошло. Без согласия России на решительный международный ответ, шанс на дипломатическое урегулирование с Ираном, скорее всего, будет упущен.

Наша презентация, похоже, растрогала россиян. Вместо того чтобы попытаться защитить действия Ирана, Медведев выразил свое разочарование режимом и признал необходимость рекалибровки подхода "P5+1". В последующих публичных выступлениях он пошел еще дальше, заявив прессе, что "санкции редко приводят к продуктивным результатам… но в некоторых случаях санкции неизбежны". Для нашей стороны это заявление стало приятным сюрпризом, подтвердив наше растущее ощущение надежности Медведева как партнера.

Мы решили не раскрывать существование объекта в Куме во время заседания Совета Безопасности ООН по вопросам ядерной безопасности, на котором я должен был председательствовать; хотя культовая обстановка стала бы хорошим театральным зрелищем, нам нужно было время, чтобы тщательно проинформировать МАГАТЭ и других членов P5+1. Мы также хотели избежать сравнений с драматической — и в конечном итоге дискредитированной — презентацией Совета безопасности относительно иракского ОМУ, сделанной Колином Пауэллом в преддверии войны в Ираке. Вместо этого мы передали эту историю в The New York Times незадолго до запланированной встречи лидеров G20 в Питтсбурге.

Эффект был гальванизирующим. Репортеры рассуждали о возможных ракетных ударах Израиля по Куму. Члены Конгресса призвали к немедленным действиям. На совместной пресс-конференции с президентом Франции Саркози и премьер-министром Великобритании Брауном я подчеркнул необходимость сильного международного ответа, но воздержался от конкретики по поводу санкций, чтобы не задеть Медведева до того, как он успеет проработать этот вопрос с Путиным. Если предположить, что нам удастся удержать Медведева, нам предстояло преодолеть еще одно серьезное дипломатическое препятствие: убедить скептически настроенное китайское правительство проголосовать за санкции против одного из своих основных поставщиков нефти.

"Насколько это вероятно?" спросил меня Макфол.

"Пока не знаю", — сказал я. "Оказывается, избежать войны сложнее, чем ввязаться в нее".

Семь недель спустя самолет Air Force One приземлился в Пекине для моего первого официального визита в Китай. Нам было приказано оставить в самолете все электронные устройства, не относящиеся к правительству, и действовать в предположении, что за нашими коммуникациями ведется наблюдение.