Каролю, занятому на стройке, которая подходила к концу, недосуг было уделять внимание невесте. Но тем не менее он замечал: Анка становилась все печальней, и в ее обращении с ним проскальзывали холодок и безразличие.
Он решил отложить объяснение с невестой до окончания строительства, а тем временем, поскольку дома ему было плохо, часто проводил время у Мюллеров и чаще, чем раньше, виделся с Люцией.
XVI
Он вышел на фабричный двор; там еще громоздились кучи строительного мусора, лежали части машин и хотя официально было объявлено об открытии фабрики, фактически работала только прядильня, а остальные цеха спешно доканчивали.
По разным причинам Кароль не хотел и не мог ждать завершения строительства и на сегодня назначил освящение фабрики и пуск прядильни.
Кароль был взволнован и как-то особенно возбужден. Долго наблюдал он за пробным пуском станков. Охрипший от крика, усталый и грязный Макс носился по всему цеху, собственноручно останавливал станки, что-то поправлял и снова пускал их, пристально глядя на жужжащие веретена и пробные нити.
— Макс, бросай все, уже гости съезжаются.
— А ксендз Шимон приехал?
— Приехал вместе с Зайончковским, и уже справлялись о тебе.
— Через час приду.
Не без удовольствия смотрел Кароль, как рабочие под руководством Яскульского украшали еловыми гирляндами вход и окна главного корпуса.
Другая партия рабочих убирала двор, устанавливала в еще не достроенном складе длинные, обитые перкалем столы, — здесь предполагалось устроить завтрак для строителей и фабричных рабочих.
Дома спешно приготовляли изысканное угощение для приглашенных на сегодняшнее торжество друзей и знакомых фабрикантов.
А Кароль бродил по двору и цехам, испытывая странный упадок сил и нечто вроде сожаления оттого, что этот этап уже пройден и надо приступать к следующему, — еще более трудному. С теплым чувством оглядывал он станки и помещения, словно сросся с ними душой.
Сколько долгих месяцев и бессонных ночей, каких невероятных усилий и нервного напряжения стоило ему его детище! Оно зачиналось, росло на глазах благодаря его воле, и частичка его самого, его плоти и крови, была заключена в этих красных стенах, в причудливо изогнутых чудовищах-машинах, которые замерли на полу, готовые по его мановению прийти в движение; неживые, они были исполнены скрытой кипучей энергии.
И ему было не до Давида Гальперна, а тот, больной, незваный, притащился на фабрику, чтобы пожелать ему удачи. С непритворной радостью осматривая цеха, он всем интересовался и повторял, обращаясь к Максу:
— Я счастлив, пан Баум! Просто счастлив! Ведь нашей Лодзи прибыла еще одна фабрика!
— Не морочьте мне голову! — огрызнулся Макс.
Но Давид Гальперн не обиделся и продолжал осматривать фабрику, а во время церемонии освящения стоял в сторонке с непокрытой головой, с восхищением поглядывая на фабрикантов, людскую толпу и на этот новый источник обогащения.
— Ты что здесь делаешь? — спросил Мориц, входя следом за Каролем в пустой цех.
— Ничего, просто смотрю, — меланхолически отвечал тот.
— Разве нельзя было устроить для рабочих более скромное угощение?
— Это значило бы вообще ничего им не выставить.
— Тем не менее оно обошлось в четыреста рублей. Мне уже представили счет.
— Ничего, как-нибудь возместим расходы за их же счет. Пожалуйста, хотя бы сегодня не порти мне настроение! Смотри, осуществилась наша давняя мечта! — прошептал он, обводя вокруг рукой.
— Неизвестно только, не развеется ли она? Мориц криво усмехнулся.
— Пока я жив, ручаюсь, что нет! — с жаром воскликнул Кароль.
— Изъясняться так пристало скорей поэту, чем фабриканту. Кто может поручиться, что через неделю фабрика не превратится в груду развалин! И как знать, не захочешь ли ты сам через год от нее избавиться. Фабрика такой же товар, как ситец, и также продается, если это сулит выгоду.
— Твои взгляды на этот счет мне давно известны и, по правде говоря, порядком надоели, — сказал Кароль и вместе с Морицем направился к дому, где на веранде уже собралось десятка два приглашенных на торжество гостей.
Вскоре явился ксендз Шимон в ризе, и все последовали за ним на фабрику.
Празднично одетые рабочие с непокрытыми головами заполнили фабричный двор и цеха; атмосфера была торжественная.
Ксендз, переходя из одного цеха в другой, читал молитвы и кропил святой водой стены, машины, людей.
В прядильне у станков стояли рабочие; приводы, трансмиссии, шкивы замерли, словно в ожидании, и после освящения по знаку Боровецкого одновременно пришли в движение, но после нескольких оборотов опять остановились, и рабочие отправились на склад, где для них было приготовлено угощение.