Земля обетованная

Никогда не угрожайте «салентини», сказал мне как-то Артуро после нескольких бокалов вина. Это бесполезно.

Ему было пятьдесят четыре, когда его убили. «Другое поколение», — думал я, подъезжая на велосипеде к порту.

Этот человек был двумя годами старше меня сегодняшнего.

У времени есть привычка подкрадываться незаметно.

Я прислонил велосипед к ржавой металлической ограде рынка и заглянул внутрь. Была половина восьмого утра. В это время здесь бывают только профессионалы: торговцы рыбой, рестораторы, пришедшие за лучшим товаром, пока его не раскупили другие, и стаи белых чаек, охотящихся за рыбными потрохами.

Запах сырой рыбы и моря ударил мне в лицо и отбросил на сорок лет назад. Если бы во мне была унция итальянской крови, пожалуй, устроился бы здесь на работу, под крылом Микки. И что бы тогда случилось?

Может, было бы еще хуже.

Вошел в ворота. Люди торговались у белых подносов с рыбой, морепродуктами и устрицами. Все было, как прежде. В углу, где готовили рыбное рагу, кто-то уже жарил помидоры и лук. Большой котел, черный и обугленный у основания, казалось, был тем самым, в котором Артуро когда-то тушил куски рыбы, он распевал итальянские песни, не выпуская из левой руки бутылку с дешевым вином. У меня невольно забурчало в животе.

Контора Карлуччо помещалась в том же самом месте: на первом этаже, высокие окна смотрели на двор. Интересно, что скажет Микки, когда человек, которого он не видел почти тридцать лет, войдет в дверь. Человек, которого он считает покойником.

Я все еще раздумывал, когда чья-то рука схватила меня. Эта грубая и твердая рука потащила меня за собой так быстро, что я даже не запротестовал.

Обернувшись, чтобы узнать, что происходит, обнаружил, что меня прижали к металлическому столбу. О такие столбы в прежние времена итальянцы зажигали спички, прежде чем закурить.

Человек, которого я не узнал, держал меня за горло. Он был старым, почти лысым, с красным, изрытым оспой лицом и водянистыми глазами. Тем не менее сильным и большим. Я не мог сдвинуться с места.

— Бирс? — спросил он, по-прежнему меня не выпуская.

— Микки?

— Кто ж еще?

— Извини. Столько…

— Да, давно не виделись.

— Вот именно. Знаешь, что меня поражает? — спросил я.

Он покачал головой.

— Почему все стареют? А я не меняюсь.

— Может, потому, что ты умер, — сказал он.

Он ослабил хватку, и я протянул ему руку.

— Разве не так? — спросил он.

— Да. Может наконец поговорим?

Через пять минут я сидел в конторе Микки Карлуччо. Передо мной стояла большая чашка с дымящимся капуччино. На тарелке лежал теплый хлеб чиабатта. На стене — портрет отца. Контора совсем не изменилась. Хороший кофе, хорошая еда и маленькая удобная комната остались такими же, как в моем детстве. Я мог бы остаться здесь до конца жизни.

Я рассказал Микки столько, сколько считал благоразумным. Он внимательно слушал, кивал головой, думал. Он тоже не изменился. Те же жесты, та же манера не перебивая выслушивать собеседника. Он просто постарел, только и всего. Это было особенно заметно на моем фоне. Я сохранил и волосы, и зубы, и фигуру. Возможно, благодаря тюремному режиму и регулярным медицинским проверкам. Думаю, они накачивали меня наркотиками по расписанию: им было важно понять, как я реагирую на нагрузки.

Микки жил все эти годы в реальном мире. Для него это означало два брака. Оба к настоящему моменту закончились. В этих браках он родил шестерых детей. Всех горячо любил. Сейчас у него была молодая подруга, работавшая менеджером в «Лумис энд Джейк». Я не спросил, как все случилось: встретил ли он ее на работе или потом взял к себе.

Когда я закончил, он допил кофе, покачал головой и сказал:

— Почему ты, Бирс? Вот чего я понять не могу. Из всех людей, которых я знал, ты казался самым правильным. Я думал, что ты выйдешь в отставку в пятьдесят пять, заживешь на хорошую пенсию и будешь радоваться внукам. Твоя жизнь казалась такой устоявшейся.

Пару раз мы с Мириам обедали вместе с ним и его первой женой.

— Не знаю, — честно ответил я. — Жил себе, думал: все хорошо, и вдруг…

Он перестал качать головой, встал, отошел от меня к высокому окну.

— Мне она никогда не нравилась, — сказал он, по-прежнему повернувшись ко мне спиной.

— Кто?

— Твоя жена.

Микки вернулся, сел и посмотрел мне в лицо.

— Она все время словно ждала чего-то. А ты для нее был чем-то вроде разогрева. Не знаю. Может, я глупость сказал. Я ведь ваших дел не знал.

— Нет, нет, мне интересно.

Я рассказал ему о том, что некоторые моменты моей жизни стерлись из памяти.

— Мы с ней часто ссорились? — спросил я.

Он энергично замотал головой.

— Нет. Ничего подобного. Должно быть, я что-то наплел, Бирс. Попроси меня заткнуться.

— Я не хочу, чтобы ты заткнулся. Был ли я когда-нибудь с ней жесток?

— Ты? Бог с тобой. Не помню, чтобы ты кого-то обидел. Не такой ты человек. Помню, когда нам с тобой было по десять-одиннадцать лет. Вокруг школы слонялись хулиганы. Я тогда был маленький. Не такой толстый, как сейчас. Ты меня защищал. И для этого тебе не надо было бить кого-то. Ты просто предупреждал: мол, им не поздоровится, если они не отстанут. Этого было достаточно.