Земля обетованная

Я не могу понять, кто этот человек. Все, что вижу, лишь затылок. Темные волосы, бледная кожа. Изображение черно-белое. Это не помогает. Однако мне и не хочется его видеть. Такую Мириам я никогда не знал.

Меня охватывает дрожь. Я подхожу к видеомагнитофону и начинаю нажимать на кнопки. Ничего не работает.

Тем временем они доходят до апогея. Крики усиливаются. Она употребляет слова, которые с ней никак не вяжутся. Она орет и закатывает глаза.

Я отчаянно борюсь с машиной. Хочется выстрелить в экран.

Но тут изображение пропадает. На экране появляются прерывистые линии, слышится шипение.

— Это стоило миллион долларов? — спрашивает Кайл Маккендрик.

Я, сам не зная как, направляю в него дуло револьвера и еле сдерживаюсь, чтобы не отстрелить его уродливую голову.

Но на экране снова что-то появляется. Опять Мириам. Внизу время — 16:11. Незадолго до того, как я пришел домой, если то, что мне говорили в суде, верно. Ей и Рики остается жить около часа.

— Видишь, видишь… — шепчет она.

Ее лицо обращено к камере. Это где-то еще. Она напугана, страшно напугана. Волосы прилипли к голове. Она все время откидывает их назад дрожащими пальцами, чаще, чем следует.

— Послушай, — говорит она, — я не знаю, кто ты, посмотрит ли на это кто-то еще. Я хочу это спрятать. О'кей? Не знаю…

Она уходит от камеры. Мы видим подвал. Он чище. Немного. На столе вещи: одежда и другие предметы. В углу чемодан и дорожные сумки.

— Он скоро придет. Если повезет, мы с Рики уйдем. Знаю, я не должна…

Она делает паузу, снова нервно приглаживает волосы.

— Хочется, чтобы кто-то знал. Это был он. Бирс приказал мне делать это. Я не хотела…

Мириам останавливается. В ее глазах настоящие слезы. Похоже, она не владеет собой.

— Он заставил меня делать… эти вещи. С другими мужчинами. Мошенниками. Друзьями.

Ее рот болезненно кривится.

— Я не хотела этого делать, Бирс. Бога ради, зачем ты заставлял меня это делать? Мы не так уж нуждались. Я чувствую…

Она ломает руки и трясет ими, словно они у нее мокрые, а вода с них никак не сливается.

— Ужасно.

Она смотрит прямо в камеру. Серьезное выражение. Мириам говорит:

— Сейчас я возьму себя в руки.

— Он посылал меня к чиновникам. Приказывал делать то, что они скажут. Все.

Пауза. Волосы.

— Все. И ждать, ждать. Потому что в конце концов я узнаю что-то ценное, то, за что заплатят огромные деньги. Таких денег коп за всю жизнь не заработает. С этими деньгами он сможет делать все что угодно. Уехать за границу. Стать кем-то другим. Возьмет меня и Рики, и вдали отсюда мы будем жить в большом доме на морском берегу. Он говорит…

Она судорожно сглатывает.

— …мы продадим информацию тому, кто больше предложит. Бандитам. Правительству. Кому угодно. И…

Мириам вздыхает. У нее усталый, напуганный вид.

— Я ему больше не верю. И не должна была. Бирс сумасшедший.

Она движется к камере.

— Послушайте меня. Бирс сумасшедший. На вид и не скажешь. Все, кто его видит, думает, что он нормальнее всех. Но это не так. Вы не видите того, что вижу я. Здесь. В доме. Он сумасшедший, жестокий и… Думаю, что мы с Рики ему не нужны. Я не хочу уходить. Это нехорошо. Я…

Снова слезы. Трагически приоткрытый рот.

— Я делала это. В том месте… А сейчас я боюсь, что исчезну. Он может это сделать. Он может сделать все, что захочет, и никто не узнает.

Она останавливается. Откуда-то слышится шум, хотя сохранившаяся во мне крошечная частица здравомыслия подсказывает, что это она сама громко стучит ногой по полу.

— О господи. Думаю, это он пришел. Он сказал, что убьет этих людей. Он пугает меня. А теперь он здесь. Господи… Господи! Нам нужно где-то спрятаться. Спрятаться…

Экран темнеет. Старый динамик негромко шумит. По пустому темному экрану пробегают полосы.

Все смотрят на меня, каждый — по-своему.

Взгляд Стэпа говорит: «Я всегда знал, что это ты!»

В глазах Маккендрика читаю: «Скажите на милость!»

И Элис. Бедная, потерянная Элис.

Элис смотрит на меня из другого конца комнаты. Ее глаза блестят от слез и гнева, губы дрожат, она силится сказать что-то…

— Нет, нет, нет…

Это слово выскакивает из ее рта, соединяется в нескончаемую мучительную цепочку.

Я не слышу. Не хочу слышать.

И она кричит:

— Это неправда, Бирс! Скажи мне, что это неправда, и я поверю тебе!

Я подношу дуло револьвера к своему виску.

Бормочу то, что всегда бормотал. Слова выходят легко, словно они запрограммированы в моей голове.

— Не помню. Ничего не помню.

Все так просто. Легкое нажатие на теплый кусок металла под указательным пальцем, мгновенная агония.

И не будет больше такой вещи, как память. Не будет боли. Ничего больше не будет.

Я чувствую сильный удар по затылку. Старая боль, знакомая.

Открываю глаза. Падаю. Слышу голоса.

Надо мной стоит человек с оружием в руке. На рукоятке кровь.

Я смотрю на его китайское лицо и думаю: «Ага!..»

Лежа на полуподвале, оглушенный ударом, я наконец прихожу в себя. У этого лица есть имя. Два имени. А я — дурак, самый глупый человек на свете.