Земля обетованная

– Выкладывать на бумагу свои неудовольствия – значит укоренять их в своем сознании. Да и самокопание тоже нездоровое занятие.

Поэтому я начала приучать себя к терпению и закалять волю. Не думать больше о таких вещах. И это мне почти удалось. Увы! Кристиан, склонный к иллюзиям, счел меня исцелившейся и стал обращаться со мной как с влюбленной женщиной. Фиаско. Он снова разбудил во мне склонность к сожалениям. И я опять провожу бессонные ночи, мысленно переделывая прошлое: «Ах, если бы я встретила Кристиана до моего первого брака… Ах, если бы на мысе Фреэль я во всем призналась ему, тогда, может быть…» Победа над собой заключается в том, чтобы остановить мысль, как только она пускается во все тяжкие, и я долго пыталась делать это; увы, вот уже несколько дней, как я капитулировала и часто раздражаю Кристиана несправедливыми, вздорными упреками. Вчера вечером он вдруг рассвирепел и устроил мне грубую, безжалостную сцену. Никогда еще я не видела его таким взбешенным и, если честно признаться, таким уставшим от меня.

– Идите вы к черту! – крикнул он. – Раз у меня больше нет жены, мне остается только завести любовницу.

Я ответила:

– Если вы удовольствуетесь кем-нибудь вроде Роланды…

Это разъярило его вконец.

– Да по какому праву вы презираете Роланду? В ней, по крайней мере, есть хоть что-то человеческое. И потом, на свете, кроме Роланды и вас, есть и другие женщины!

– Кристиан, постыдитесь! – взмолилась я. – Как вы можете так цинично говорить со мной?

Мной владело раздражение, злость, но в глубине души я считала, что он не совсем не прав, и мало-помалу его жестокость благотворно подействовала на меня. Такие семейные сцены подобны грозе: они очищают атмосферу и после них становится легче дышать. Однако мое моральное исцеление пошло прахом; все нужно начинать заново.

26 марта 1938. – Возвращаюсь к вчерашней грозе. Самое загадочное состоит в том, что, не будучи влюбленной, я так ревнива. Прихожу в ярость, когда Кристиан уходит к Ванде, к Роланде, даже к Эдме. Почему? Мне трудно понять причину. Вероятно, во мне говорит гордость: «Не хочу, чтобы другая женщина хвасталась близостью с моим мужем… Боюсь, что он отзывается обо мне в разговорах с ними без всякого уважения…» А ведь мне хорошо известно, что в таких случаях он, напротив, всегда превозносит меня. И все же не могу отделаться от беспокойства. Если вдуматься, я безумно привязана к нему и не хочу его потерять, не хочу, не хочу! Только почему же мне требуется такая жестокая встряска, чтобы прийти к этим спасительным выводам? Я ведь поклялась себе…

27 марта 1938. – А что, если мне и впрямь нравится, когда меня бьют?

2 мая 1938. – Значительный прогресс. Нам с Кристианом выпал целый счастливый месяц. Он работает над своей «Ксантиппой», без конца рассказывает мне о ней, и мы находим огромное удовольствие в нашем уединении. Подумать только: прежде я любила держать салон, устраивать свои «блестящие четверги»! А теперь наслаждаюсь только этим двойным одиночеством, но самое неожиданное и важное заключается в том, что и Кристиан больше не нуждается в обществе «всех своих мадамочек».

10 мая 1938. – Рано еще торжествовать. Пока все это лишь следствие живого, непривычного впечатления… Трудное выздоровление… Вчера мне позвонили от Альбера: у Берти был приступ аппендицита и его должны оперировать. Я отправилась на авеню Габриэль навестить сына. Малыш не очень страдал от боли, был весел. Альбер появился к концу моего визита. Держался со мной весьма учтиво. Но я испытала странное чувство горечи, вновь увидев дом, который когда-то был моим. Мне, с моими буржуазными корнями, так хотелось все сохранить при себе. Разумеется, я предпочитаю Кристиана моему первому мужу, но при этом сожалею о моей библиотеке, о моей мебели. Меня поразило это открытие: старея, я все больше привязываюсь к вещам, к домам. Однажды доктор Маролль сказал мне, что женщины моего склада страстно любят бриллианты. Но я люблю не только их, а еще и ценные книги, меха. Вещи подменяют живых людей. Вещи не разочаровывают, они доставляют ровно то удовольствие, которого от них ждешь. Вещи тебя не предают… Я думала об этом, возвращаясь пешком с авеню Габриэль на улицу Варенн, как вдруг под каштанами Елисейских Полей увидела моряка, обнимавшего и целовавшего свою подружку. Внезапно я испытала тот же шок, что в давние времена, когда восемнадцатилетней девушкой приехала в Париж с мисс Бринкер. И подумала: «Что они сейчас чувствуют? Какое желание ими владеет? Какая надежда?» И меня на миг охватила острая горечь. «Я жду чего-то неведомого» – так я думала некогда в Сарразаке. Я и теперь жду. Или, вернее, больше не жду. Я из тех, кто никогда не узнает.

11 мая 1938. – Встретила доктора Бья на ужине у Тианжей и рассказала ему о печальных упованиях своего отрочества.