Земля обетованная

Я спустился вниз и поискал глазами Мойкова. Его нигде не было видно. Должно быть, вышел. Решив дождаться его, я устроился в плюшевом будуаре. Спустя некоторое время мне показалось, будто я слышу чей-то плач. Плач был негромкий, и поначалу я не хотел обращать на него внимание, но постепенно он стал действовать мне на нервы. В конце концов я не выдержал и направился в глубь будуара, где возле полки с цветами в горшках, на софе, обнаружил свернувшуюся в комочек, спрятавшуюся ото всех Марию Фиолу.

Я хотел тут же повернуться и уйти. Только этой истеричной особы мне сейчас не хватало! Но Мария уже заметила меня. Она и плакала с широко раскрытыми глазами, от которых, судя по всему, невзирая на слезы, не ускользало ничто.

— Вам чем-нибудь помочь? — спросил я.

Она помотала головой и одарила меня взглядом кошки, которая вот-вот зашипит.

— Хандра? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Хандра.

Тоже мне мировая скорбь, подумал я. Это все было хорошо для другого, романтического столетия. Не для нашего, с его пытками, массовыми убийствами и мировыми войнами. А тут, видно, несчастная любовь.

— Вы, должно быть, Мойкова искали? — спросил я.

Она кивнула.

— А где он?

— Понятия не имею. Сам его ищу. Наверно, разносит клиентам свою водку.

— Ну конечно. Когда он нужен, его никогда нет.

— Тяжкое прегрешение, — заметил я. — К тому же и весьма частое, как ни жаль. Вы хотели выпить с ним водки?

— Я поговорить с ним хотела! Он все понимает! При чем тут водка! А где, кстати, водка?

— Может, за стойкой бутылка припрятана? — предположил я.

Мария помотала головой.

— Шкафчик заперт. Я уже пробовала.

— Шкафчик он, конечно, зря запер. Как русский человек, он должен предчувствовать отчаянья час. Боюсь, правда, что тогда его сменщик, ирландец Феликс О'Брайен, был бы уже пьян в стельку и перепутал бы все ключи.

Девушка встала. Я отшатнулся. На голове у нее бесформенным мешком возвышался шелковый черный тюрбан, из которого дулами револьверов торчали какие-то металлические гильзы.

— Что такое? — спросила она растерянно. — Я что, похожа на чудовище?

— Не совсем. Но как-то уж больно воинственно.

Она потянулась к тюрбану и одним движением распустила его. Моему взгляду открылись пышные волосы, все сплошь увешанные трубочками бигуди, которые своей конструкцией из металла и проволоки сильно напоминали немецкие ручные гранаты.

— Вы про это? — спросила она. — Про прическу? Мне скоро фотографироваться, вот я и завилась.

— Вид у вас такой, будто вы изготовились палить из всех орудий, — сказал я.

Она вдруг рассмеялась.

— Я бы с удовольствием, если б могла.

— Вообще-то у меня в комнате вроде еще оставалась бутылка, — признался я. — Могу принести. Рюмок здесь хватает.

— Какая светлая мысль! Что же она сразу вам в голову не пришла?

В бутылке оставалась еще добрая половина. Мойков отпустил мне ее по себестоимости. В одиночку я не пил, зная, что от этого скорбь на душе только еще безутешнее. Ничего особенного от девицы с пистолетами в волосах я не ждал, но от своей пустой комнатенки ожидал и того меньше. Уходя, я снял со стола бронзу и сунул в шкаф.

Когда я вернулся, меня ждала совершенно другая Мария Фиола. От слез не осталось и следа, личико напудренное и ясное, а волосы избавились от уродливых металлических трубок. Против ожидания, они не рассыпались бесчисленными мелкими локонами, а свободно падали вниз, образуя элегантную волну только вокруг затылка. К тому же они не были крашеными и жесткими, вроде соломы, как мне сперва показалось. Волосы у нее были светло-каштановые, с чуть красноватым отливом.

— А с какой стати вы пьете водку? — поинтересовалась она. — У вас на родине водку не пьют.

— Я знаю. В Германии пьют пиво и шнапс, это такая разбавленная водка. Но я забыл свою родину и ни пива, ни шнапса не пью. Да и по части водки не такой уж большой любитель. Но вы-то с какой стати водку пьете? Вроде бы в Италии это тоже не самый популярный напиток?

— У меня мама русская. И потом, водка единственный алкогольный напиток, который ничем не пахнет.

— Тоже веская причина, — заметил я.

— Для женщины — очень веская. А что предпочитаете вы?

«Очень содержательная беседа», — пронеслось у меня в голове.

— Да что придется, — ответил я. — Во Франции пил вино, если было.

— Франция! — вздохнула она. — Что немцы с ней сделали!

— Я в этом не участвовал. Я в это время сидел во французском лагере для интернированных лиц.

— Ну разумеется. Как представитель вражеской страны. Как враг.

— Как беженец из Германии. — Я засмеялся. — Вы, кажется, забыли, что Италия и Германия союзники. Они и на Францию вместе напали.

— Это все Муссолини! Ненавижу его!

— Я тоже.

— Я и Гитлера ненавижу!

— Я тоже, — поневоле повторил я. — Выходит, что по части неприятия мы с вами почти союзники.

Девушка глянула на меня с сомнением. Потом заметила:

— Наверное, можно и так посмотреть.