Земля обетованная

– Да, Мисси, это была любовь с первого взгляда. В первый же вечер, на ужине у Сибиллы, он говорил только со мной, рассказал мне о своей молодости, о том, как он начинал в индустрии. А на следующий день показал мне свой завод.

– Значит, это началось еще в мае? – спросила мадам Форжо, оторвавшись от лани, которую она вышивала мелкими стежками. – Но в твоих письмах ничего такого…

– Поймите, мама, я же не могла говорить об этом, пока не встал вопрос о свадьбе. Мне кажется, он боялся разницы в возрасте.

– Что ж, он поступил мудро, не желая подгонять события, – заключила мадам Форжо.

– When did he actually propose to you?[65] – спросила мисс Бринкер.

– Позавчера вечером, – ответила Клер, – на террасе у берега моря. И самое любопытное, что этот человек, такой всемогущий, держался как робкий юноша. Разумеется, я ответила, что должна посоветоваться с вами, мама, но Сибилла и Ларивьер были настолько уверены в вашем одобрении, что я не знала, как мне быть. И вероятно, дала ему понять, что согласна. Что вы об этом думаете, мама?

– А что я могу думать? Я изумлена, довольна, взволнована. Этот вопрос нужно задать не мне, а тебе. Ты счастлива?

– Представьте себе, не знаю. Это странно, не правда ли? Мне все кажется, что это не реальная история, а я – не ее героиня. Я ведь едва знаю его.

– Как его зовут?

– Альбер. Но, честно говоря, мысленно я никогда не называю его этим именем. Для меня, как и для Сибиллы, он – Ларрак или патрон.

– А родители у него еще живы? Он единственный сын?

– Понятия не имею! Это человек, которому не задают вопросы; он говорит, остальные слушают. Мама, а вас не пугает эта разница в возрасте?

– Ну, разве что слегка… Но этот недостаток компенсируют столько достоинств… Так сколько же ему лет?

– Сорок пять.

– И каков он собой?

– Отнюдь не безобразен. Лицо неправильное, худое, усталое, но выразительное… В разговоре он всегда скор и точен. Спрашивает: «Да или нет?» – и всегда нумерует свои аргументы: «Первое, второе, третье». О, погодите, он же передал для вас это письмо!

Клер вынула из ридикюля с широким перламутровым фермуаром (подарок Ларрака, который мадам Форжо уже приметила) листок и протянула его матери.

– Как?! – воскликнула мадам Форжо. – Он хочет венчаться в Париже? Но это противоречит всем правилам. Приход, к которому относится невеста, имеет преимущество.

– Поймите, мама, он не может оставить завод. Вы даже не представляете, какая на нем лежит ответственность! И потом, признаюсь вам, торжественная свадьба в Париже – такая, как была у Сибиллы, – доставит мне удовольствие. Замуж все-таки выходят один раз в жизни.

– Надеюсь, что так, – проворчала мадам Форжо. – В любом случае с его стороны очень деликатно было подумать о благотворительном взносе. В Сарразаке это произведет прекрасное впечатление… Итак, где ты хочешь разместиться? Я могу приготовить тебе голубую комнату, ту, где ночевали Блезы.

– Ни за что! Я хочу только в свою комнату. Может, я там буду спать в последний раз.

– Ну, прекрасно… Бринкер, дорогая, займитесь этим вместе с Леонтиной.

– Я пойду с вами, мисс Бринкер, – сказала Клер, – меня это развлечет. Я скоро вернусь, мама.

В вестибюле Клер нежно обняла за плечи мисс Бринкер:

– А вы, Мисси, что вы думаете об этом событии?

– Well, my dear, – ответила мисс Бринкер, – it had to come, sooner or later… And I am glad to see you marry a real old man, not one of those silly boys.[66]

Ставни были закрыты, в комнате пахло лавандой и пылью, и эти запахи воскресили в памяти Клер почти забытые дни: останки куклы Изабо в картонной коробке, Жанну д’Арк на костре, жалобную песнь про короля Рено, чтение Мопассана и махровое полотенце в дверной щели, чтобы скрыть полоску света. Вечером, когда она легла в кровать, простыни были такими же влажными и шершавыми, как в детстве. Стояла прекрасная летняя ночь, и в узеньком камине не было последних, умирающих языков пламени. Но Клер все равно вспоминала эти сполохи огня, чьи отражения некогда высматривала на стенах. Она свернулась в комочек, прижав колени к груди. Прежде эта поза предвещала сны. Могла ли она тогда представить себе, что у героя, которому суждено ее освободить, будет выразительное, усталое лицо ее будущего мужа!

«Но чего же я хотела? – думала она. – На что надеялась?»

Ей вспомнились Фауст и Маргарита в саду, сплетенные в целомудренном объятии; потом каменные Возлежащие, застывшие в вечной своей нежности. Она вздрогнула и заснула. Во сне она увидела гильотину; вокруг стояли мужчины и женщины в одежде времен Революции; она – Клер Форжо – была жертвой, а палач походил на Ларрака.

XXIII