Земля обетованная

Но я все-таки повела Кристиана к Альберу-младшему. Бедный мальчик, которым я никогда не интересуюсь, был поражен тем, что стал вдруг предметом такого внимания. Зато его няня держалась сухо и неприветливо. Иногда мне кажется, что близость Кристиана способна растопить тот холод в моем сердце, от которого я так страдаю. И может быть, на этом кусте снова расцветут розы. Белые или красные?

XXXIII

Лето 1923 года стало одним из счастливых периодов в жизни Клер. За эти месяцы она получила то, чего всегда жаждала, – любовную, близкую, но почтительную дружбу человека, которым безмерно восхищалась. Благодаря своей неограниченной свободе она смогла повезти Кристиана в Версаль, в Шартр, в Руан. Он говорил с ней о своей работе, она делилась с ним своими соображениями, которые он чаще всего отвергал – учтиво, но твердо, а иногда и принимал, и в этих случаях Клер с восторженной радостью находила слабые отголоски своих мыслей в монументальной симфонии его творчества: так какой-нибудь витраж, пожертвованный дарительницей храму, приобщает ее к церковным таинствам.

Эдме Реваль, вышедшая замуж за Ларивьера, по-прежнему была близкой подругой Клер, но теперь виделась с ней гораздо реже. Однажды она ей сказала:

– Надеюсь, вы простите меня, Клер, за то, что я вмешиваюсь в вашу личную жизнь. Но мне кажется, вы ведете себя не очень осмотрительно. Вы играете с огнем, дорогая, берегитесь, как бы не обжечь руки. Мне их было бы жаль – они так прекрасны.

– А мне всегда нравился огонь, – ответила Клер, – хотя я по природе своей не склонна воспламеняться. Говорю вам серьезно, Эдме: я не чувствую себя в опасности. Те стороны любви, которые считаются гибельными, меня не интересуют. Брак стал для меня шоком, от которого я оправлялась целых два года. Я ведь рассказывала вам, какой была до свадьбы. У меня под подушкой лежал Мюссе, я мечтала найти мужа, готового читать вместе со мной стихи Верлена, слушать ноктюрны Шопена, гулять со мной рука об руку под луной. Вот как я представляла себе жизнь влюбленных. А любовь, которую открыл мне муж, привела меня в ужас. Конечно, я была не права, но так уж получилось. Альбер это понял и обратился к другой женщине за тем, чего я не могла ему дать. И вот теперь я встретила каким-то чудом, вернее, благодаря вам, Эдме, мою мечту, воплощенную в этом человеке. И я живу этой мечтой, этой чудесной мечтой. Так что же здесь дурного?!

– Ничего, дорогая, если ваши отношения и впредь останутся платоническими. Но, увы, это невозможно.

– Почему?

– Потому что мужчины – это мужчины.

– Кристиан не похож на других мужчин.

– Я в это не верю. Все мужчины одинаковы. Он когда-нибудь говорит с вами о Фанни?

– О своей жене? Да, иногда говорит. Но она не играет никакой роли в его жизни.

– Сейчас уже не играет, но я еще застала то время, когда он любил ее самой что ни на есть земной любовью.

– А какова она собой?

– Красивая крепкая брюнетка, с мускулистыми руками скульптора, более мужеподобная, чем он сам… И знаете, она очень поддерживала Кристиана в те годы, когда издатели отвергали его рукописи. Они жили на деньги Фанни от продажи ее скульптур. До войны я навещала супругов Менетрие; они жили в Альпах, в маленьком шале, которое Фанни превратила в настоящую обитель поэта. Каждое утро Менетрие находил на столе свои любимые мед и молоко, цветы и книги. Когда она носила его ребенка, то не прекращала работать почти до самых родов. Ну а потом, конечно, все пошло хуже. Кристиан достиг успеха, его начали осаждать женщины, он соблазнился пением сирен и захотел большей свободы. Он по-прежнему был очень привязан к Фанни, восхищался ее талантом, хранил ей верность как художнику, но пренебрегал как женщиной. Фанни это возмутило, но он ответил ей очень любопытным письмом – в свое время она мне его показывала, – где утверждал, что «его творчество требует постоянного поклонения через любовь». Очень удобная формулировка – только неубедительная для жены, которой пришлось самой растить их ребенка.

Помолчав, Клер сказала:

– Ну и что же? Если вдуматься, он был прав. Для художника творчество важнее реальной жизни.

– Возможно, – ответила Эдме, – но именно поэтому женщинам лучше не вверять свою жизнь художникам.

– Да, нужно не вверять художнику свою жизнь, а стараться украсить его собственную. Что в этом дурного? – спросила Клер.

– О, я не говорю, что это дурно!

После этого разговора в отношениях Клер и Эдме наступило некоторое охлаждение. Близилось лето, и Клер составила план – впрочем, трудновыполнимый – на месяц увезти Кристиана Менетрие на мыс Фреэль. Ларрак объявил жене, что в августе намерен отправиться в круиз вместе с супругами Верье; она ничего не возразила, в глубине души порадовавшись этому, и ответила только, что сама не поедет. Именно этого Ларрак хотел и ожидал. Итак, Клер была свободна, но она понимала, что не может жить одна, если не считать ребенка и его няни, с посторонним мужчиной в доме, принадлежащем ее мужу. Так кого же пригласить для компании? Может быть, Сибиллу? Клер попыталась ее уговорить, но получила отказ.