Земля обетованная

2 октября 1923. – Эта прекрасная осень, которая должна была стать самой счастливой в моей жизни, принесла мне, напротив, одни горести. В сентябре Кристиан уехал из Парижа; две недели назад он вернулся, и мы встречаемся – довольно часто, но тайком и наспех. Я всегда порицала женщин типа Роланды; и мне тяжело сознавать, что теперь они считают меня «своей». Мне отвратительны их понимающие взгляды, предложения водить дружбу, договариваться о взаимной спасительной лжи. Но разве я имею право возмущаться? Разве я не делаю то, что всегда осуждала? Чтобы проводить воскресные дни с Кристианом, я вынуждена полагаться на молчание моей горничной и шофера. Они дают мне понять, что я в них нуждаюсь, и я чувствую, что между собой они насмехаются над «развратными хозяевами». Я презираю, ненавижу себя. Зато Кристиан, будучи безбожником, не мучится подобными чувствами – и потому, что для него физическое наслаждение превыше всего, и потому, что он живет на обочине любого общества. А вот для меня, права я или нет, грех, особенно плотский, был и остается самым ужасным из всех. Да и какое удовольствие я получаю от этих мимолетных объятий? Хотела было написать: никакого. Но это неправда. Если бы я не любила Кристиана, мне было бы легко отказаться от него, порвать. Увы, я его люблю; я хочу быть рядом с ним; я восхищаюсь его умом, его творчеством, его близостью; мне приятно чувствовать, что я ему полезна, даже необходима. Я уже не смогла бы жить без него, только хочется, чтобы эта жизнь была честной, открытой и чистой – да, чистой!

3 декабря 1923. – Я редко открываю эту тетрадь, мне почти нечего записывать. И все-таки время от времени меня обуревает властное желание подвести итоги. Выразить свои чувства к Кристиану. Свое растущее восхищение им как поэтом. В настоящий момент он пишет, на тему Мерлина и Вивианы, которую я ему подсказала, драму, прекрасную и более человечную, чем его предыдущие произведения. Как приятно сознавать, что он принял почти все мои пожелания! «Вы оказываете на мою работу самое благотворное влияние», – сказал он мне, и я чувствую, что мою власть над ним (если таковая и существует) можно назвать скорее духовной, нежели физической. О, как я горжусь этим! Кристиан-человек восхищает меня своим абсолютным бескорыстием, интеллектуальным благородством. Деньги, почести, успех, даже слава ему совершенно безразличны. Он стремится создавать произведения, которые мог бы любить сам. Ничто другое его не интересует, да и я нужна ему лишь в той мере, в какой способствую его творчеству. А Кристиан-любовник? Увы, в этом любой мужчина может только разочаровать меня. Еще в первые наши вечера на мысе Фреэль я чувствовала, с какой тревогой, с каким стыдом и смущением Кристиан маскировал поэзией обнаженность своего желания. Сейчас он, кажется, уже считает естественным и привычным, когда я дарю ему свое тело, хотя для меня этот акт все еще остается жертвоприношением – смиренным, но подневольным. Двойственность натуры Кристиана: волшебник, повелитель божественных теней – и студент, циничный и развращенный. Но я люблю его таким, какой он есть.

8 декабря 1923. – Убожество ледяной каморки на первом этаже, где Кристиан принимает меня. Моя спальня в башне Сарразака – просто райский уголок в сравнении с этим мрачным, сырым колодцем. Ну как мужчины могут думать, что женщине приятно раздеваться в пять часов пополудни в безобразной, плохо натопленной и задымленной комнате?! Если когда-нибудь Кристиан прочтет мой дневник, он будет удивлен, даже возмущен. Но я когда-то обещала себе писать все как есть. Иначе зачем вести дневник?