Земля обетованная

Оба профсоюза призвали своих членов бастовать против плана администрации установить на заводе новое оборудование, что повлекло бы за собой, по их утверждению, массовые увольнения. Гарри неохотно присоединился к забастовке. Хотя сам он был под прямой угрозой увольнения, он никак не мог убедить себя, что намерение повысить эффективность производства и конкурентоспособность завода следует обязательно встречать в штыки. К забастовке примкнули и все остальные профсоюзы. Завод опустел. Около тысячи человек слонялись без дела. Воцарившееся запустение тяготило жителей городка, как дохлый кит на берегу. Было что-то неприглядное в пикетах — но пока что все это казалось игрой. Словно тэрстонцы, насмотревшись телевизионных новостей, решили доказать, что и они не хуже людей.

Что показалось Гарри действительно неприглядным в тот период, так это вполне реальная угроза, нависшая над человеком по фамилии Флетчер.

Джозеф Флетчер был лет на десять старше Гарри, женат и имел четверых детей; он держал голубятню на специальном участке, отведенном любителям голубей, и все вечера проводил там: возился с птицами или же копался на своем клочке земли позади голубятни. Он не был членом профсоюза по той простой — как ему казалось — причине, что «он не согласен» с профсоюзными деятелями; обычно он прибавлял, что не согласен и с администрацией, но где-то ведь надо работать. Он отслужил в армии, побывал в Корее; с войны принес медаль за храбрость и непоколебимое убеждение, что они — то, есть все важные учреждения, предприниматели, профсоюзы, политики, газеты, — все они заслуживают того, чтобы к ним относиться скептически и всячески их избегать.

Он считал, что забастовку проводить глупо, говорил об этом открыто и, невзирая на столкновения с пикетчиками, продолжал работать. Гарри дважды стоял в пикете, когда Флетчер пересекал запретную черту, и, хотя он считал, что действия профсоюза оправданны, ему было стыдно за грубые насмешки и угрозы, которыми пикетчики осыпали этого человека. И наоборот, нескрываемое презрение и выдержка Флетчера вызывали у него уважение.

Вскоре, однако, произошла совсем уж скверная, с точки зрения Гарри, вещь: наиболее нетерпимые члены забастовочного комитета (они отрицали это, но ни у кого никаких сомнений на этот счет не было) совершили налет на голубятню Флетчера, посворачивали шеи всем его породистым голубям и вдобавок вытоптали его огород. На следующее утро Гарри, стоя у ворот, хотел было — как и еще кое-кто — выразить свое сочувствие человеку, который в одиночку являлся на работу, заявляя тем самым свое, пусть даже спорное, право самому решать, должен ли он бастовать. Флетчер даже не взглянул на них.

И все же, несмотря на возросшее после этого случая сочувствие к Флетчеру, нашлись люди, твердившие, что сразу же после окончания забастовки они настоят на том, чтобы завод принимал на работу только членов профсоюза; тогда Флетчеру придется уйти. Не вступив в профсоюз, он потеряет работу, а при нынешнем положении вещей устроиться на другую работу в их районе ему будет очень трудно.

Пока все это обсуждалось — а времени на обсуждение было хоть отбавляй, пока администрация и профсоюзы, подражая двум сверхдержавам, в открытую мерились силами, — Гарри всегда решительно защищал Флетчера. Он верил в профсоюзное движение и считал желательным, чтобы на работу в большие предприятия принимались только члены профсоюза, однако, по его мнению, всей системе не хватало гибкости. Нельзя, чтобы достаточным оправданием для отказа вступить в профсоюз признавались только твои убеждения и никакие другие причины в расчет не принимались. Недопустимо также, чтобы человек, отвергнутый профсоюзом — или даже сам отвергнувший профсоюз, — оказывался в положении очень трудном и рисковал вообще лишиться возможности зарабатывать себе на жизнь. Гарри считал, что в деятельности профсоюзов принципы здравого смысла, гуманности и элементарной порядочности мало-помалу уступают место диктаторским тенденциям. И каждый раз во время этих обсуждений профорганизатор технологов, который безоговорочно стоял за то, чтобы на работу принимались только члены профсоюза, не упускал случая бросить камешек в его огород.

Забастовка начинала тревожить жителей Тэрстона. Как-никак, в городе был только один завод. Поползли слухи, что администрации будет дешевле вообще закрыть предприятие в Тэрстоне и расширить филиалы в Ланкашире; поговаривали даже, будто администрация сама в этих целях спровоцировала забастовку; что кто-то уже видел в чьей-то машине списки людей, которым назначается выходное пособие; что заводская верхушка собирается продавать свои дома и переезжать в город, где находится ближайший филиал завода. Депрессия тридцатых годов еще не совсем изгладилась из памяти; люди волновались, опыта забастовок городок не имел, да и уверенности в высокой ценности изготовляемой здесь продукции тоже не было. Как и во всех небольших городах, значительное число людей считали, что иметь работу, да еще хорошо оплачиваемую, — это уже счастье.