— Да, — продолжал он, — когда человек молод, то находится в постоянном движении. Он не задерживается подолгу в одном мире. Но у него появляются привычки, и они замедляют его. Однажды он понимает, что не готов улететь, когда приходит время. Но он не может повлиять на приход цивилизации, хорошо это или плохо. Что человек может сделать? Планета становится цивилизованной, как только ее открывают, уже ничто не может изменить это. Итак, людей, таких как Морган засасывает, еще до того, как они понимают это. Им приходится следовать правилам цивилизации, даже когда кажется, что они сражаются с ними. Нельзя оставаться непричастным. Морган не понимал этого. — Додд выдохнул ароматный клуб дыма. — Локи больше не принадлежит Моргану. Теперь планета в руках поселенцев. Но на небе полно звезд, лейтенант. Слышали о последней открытой планете, Ровоам IV?
— Это уже другое, сэр. Мы не охраняем этот грузовой корабль. Если Морган узнает об этом... если спрячется там...
— Он не знает, что «Нинква» взлетает на рассвете, — произнося слова с максимальной отчетливостью, ответил Додд. — Он даже не знает, что я отменил приказ об охране этого корабля. На борту «Нинква» охрана не нужна. Человек следует своим привычкам. Морган направится в леса. — Майор усмехнулся. — Морган слишком стар, чтобы меняться, — сказал он с насмешкой в голосе, звучащей, как вызов. — Он забыл, что есть и другие миры. И не помнит косоглазого гиганта.
—Сэр?
— Забудьте, лейтенант. Выдвигайтесь. Догоняйте своих людей, пока не потеряли их из виду.
— Да, сэр, — без особой уверенности ответил голос лейтенанта.
— Идемте, — велел голос Додда, и две пары ног застучали по улице. — Знаете, всегда будут существовать миры, которые нужно открыть, и всегда будут находиться такие, как Морган, чтобы сделать это. — Донесся голос Додда, четкий и задумчивый. — Всегда были. И всегда будут. Один из древних поэтов написал о Джейми. Он сказал, что такой человек всегда будет знать, что... — Голос майора оборвался, затем прокричал в темноту. — Что-то кроется за горизонтом... кроется и ожидает тебя... Иди.
Топот тяжелых ботинок загремел по темной улице, стал тише, затем слился с остальными звуками ночи.
Морган стоял, не шевелясь, пока не стих далекий ритмичный стук шагов. Затем высунул голову из-за угла и посмотрел на запад, в сторону космопорта. Он увидел пять высоких кораблей и мерцающее небо за ними.
Его так и не оставила печаль, но, в целом, настроение поднялось, и он забыл о том, что стареет. Ненадолго присев на корточки, Морган коснулся земли. Прощай, Локи, подумал он. Прощай навсегда, мир.
Затем он свернул в темноту и бесшумно побежал на запад, к возвышающимся кораблям и бесконечным просторам Парадиз-стрит.
— У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ, ЭЙБ! Это так же близко к жизни, как кино! Я сделал это! — в черных глазах Блэра О’Бирна светилось торжество.
Эйб Сильверс, худощавый, загорелый, с утомленным взглядом, перебросил сигару в другой уголок рта и шагнул в дверной проем, резко отделявший блистающий солнечный свет Калифорнии снаружи от длинной, затененной студии О’Бирна.
— Надеюсь, вы правы, — сказал он, покусывая сигару. — Я слишком долго ждал этого. Видит Бог, вы угрохали на это массу времени и громадную кучу денег. Зачем вы вообще занимаетесь этим, Блэр? Человек с вашими деньгами и вашим положением в обществе прячется здесь, в темноте, и работает в поте лица дни и ночи...
— Я вовсе не отгораживаюсь от жизни... Я в самой ее гуще! — Бледное, худощавое лицо О’Бирна расплылось в довольной улыбке. — Это и есть сама жизнь, я нащупывал ее все эти годы и, наконец, нашел, Эйб! У меня получилось!
— Ну, да, получилась иллюзия. Немного лучше, чем «Метро-космик» снимал последние годы. Если он столь же хорош, как вы говорите, мы купим его... но что это?
О’Бирн повернулся к нему со сверкающими, затуманенными мечтой глазами.
— Говорю же вам, это жизнь! Это почти как тени, которые могут быть... ну, возможно, даже слишком близко. «Кинофильмы»! Нужно придумать какое-то новое название для того, что я создал. Это не набор картинок — это живая действительность. Я работал над ней, пока все иное, казалось, перестало иметь значение, перестало казаться реальным! У меня получилось, Эйб! Это сама жизнь!
Эйб Сильверс снова перебросил сигару в другой уголок рта, и, если глаза его все понимали, то в голосе звучало лишь усталое терпение. Он уже слышал подобные слова от множества отчаянно искренних изобретателей. То, что он знал О’Бирна уже много лет, не меняло его заученное отношение к подобным вещам.
— Ладно, — пробормотал он. — Показывайте. Где тут проекционная, Блэр?
— Вон там, — О’Бирн махнул худой, дрожащей рукой в центр большой студии, где под батареей высоко подвешенных ламп, с помоста высотой по талию рослого человека поднимался U-образный стержень из тусклого серебра. Позади нее у стены высилась большая, прямоугольная конструкция из стекла и хрома, на поверхности которой смутно виднелись отражения ламп.
Силверс фыркнул.