Земля обетованная...

— А вот и Масейка воротился, дай ему бог здоровья! Хороший он у меня, а счастья у него тоже нету. Не женится! Киббуц вбил себе в голову, за душой нет ни гроша, а жизнь идет, и годы летят… Почти как в такси: не успел отъехать — как счетчик отбил пиастры; потом вроде бы немного проехал — пошли шиллинги, а когда платить — так подавай целый фунт! Так и я с вами: хотела сготовить что-нибудь по-домашнему, а время прошло за разговорами! Но я сейчас все-таки сготовлю…

Хаим попросил тетушку Дору не беспокоиться. Ему казалось, что она устала, наговорившись вдоволь, даже взгрустнула немного и теперь помолчит, но не успел Моисей выйти в прихожую и помыть руки, как она вновь затараторила мягким, добрым голосом:

— Вы знаете, какую наши иммигранты песенку поют про ваши киббуцики? Нет? Так я вам сейчас скажу слова:

Голдинер киббуцент
Мит ди штейнердике вент,
Ост гемейкт верен фарбрент
Эйдер их об дих деркент!..[149]

Хаим и Эзра рассмеялись. А тетушка Дора, довольная тем, что развеселила гостей, удалилась стряпать «что-то по-домашнему».

Вошел Моисей и положил на стол перед Хаимом листок бумаги небольшого формата с текстом, напечатанным убористым шрифтом. Еще не прочитав ни строчки, Хаим почувствовал, что перед ним подпольная газета: маленький листок, густо заполненный текстом, живо напомнил ему большевистские листовки, найденные когда-то в лицейские годы на чердаке дома в Болграде, чтение, перепечатка и распространение которых сблизили его с Илюшкой Томовым куда больше, чем годы совместной учебы.

Выждав минуту, Моисей спросил:

— Так что ты скажешь об этом, хавэр Волдитер? Теперь ты можешь не беспокоиться за своего старика отца и сестренку! Ты тут живот надрываешь, чтобы как-то прожить и вызвать их сюда, а они и без твоего «вызова» оказались действительно на обетованной земле!

Хаим с недоумением уставился на Моисея и сердито проговорил:

— Что ты мелешь? Нашел, над чем шутить… В Бессарабии фашизм. Понимаешь, что это значит?

— О! Ты, как я вижу, и петушиться умеешь?! Но тут не до шуток. Ты читай, а не гляди на бумагу, как баран на новые ворота. Читай! В Бессарабию вступили красные! Понял? Там с фашизмом покончено. Правда, реки молочные не текут, но, будь уверен, там-то они непременно потекут! Для всех смертных, а не как у нас — для толстосумов!

Хаим уткнулся в газетку, с волнением прочитал описание встречи бессарабцев со своими освободителями — братьями из-за Днестра, от которых были насильственно отторгнуты двадцать два года назад. Когда же дошел до сообщения о торжественном освобождении из кишиневской тюрьмы томившихся в ней коммунистов, в горле у него запершило, на глаза навернулись слезы радости.

Снова и снова Хаим перечитывал эти строки, мысли его уносились в родные края, к тем временам, когда вместе с Илюшкой Томовым он без колебаний вступил на путь революционера… Потом свернул с этого пути и оказался в кювете. А Илюшка, его лучший друг, остался верен себе, все эти годы неуклонно шел дорогой борьбы. Илья — человек настоящий. Это он, Хаим, стал безвольным соучастником преступлений сионистов, которые в конечном счете жестоко расправились с ним, погубили его семью…

Хаиму стало нестерпимо стыдно за свое слабоволие, бездеятельность, неумение противостоять ударам сионистских деятелей. Да и теперь что делает он, когда эта шайка вновь пытается заарканить его как бессловесную рабочую скотину? Только молча пожимает плечами.

— Что же ты молчишь, Хаим? — прервал его мысли Моисей. — Нравится тебе, что в Бессарабию вернулись коммунисты?

Хаим оторвался от чтения и пристально посмотрел шоферу в глаза:

— Мало сказать «нравится»… Это же ровным счетом большая радость для каждого бессарабского труженика! Люди мечтали об этом на протяжении всех лет существования Советской власти в России! А ты спрашиваешь, нравится ли мне?

— А я, признаться, другого ответа и не ожидал от тебя, Хаим! Что ж… Будем, значит, радоваться за бессарабцев и ждать сложа руки, когда к нам тоже кто-нибудь придет и вытурит взашей всех этих соломонзонов и штернов! Так, что ли, Хаим?

— Я тебя понял. Понимаю, к чему ты клонишь… Честно признаться, я и сам хотел поговорить с тобой об этом. Конечно, ты прав на сто процентов! Нельзя сидеть и ждать у моря погоды… Надо давать отпор всей этой сволочи! Но как? И с кем?

— О-о! Это уже слова настоящего мужчины… Тебе можно верить, ты на своей шкуре испытал цену благодеяниям сионистиков. Что ж! Если так, то я сведу тебя с одним нашим товарищем. Вы договоритесь с ним. Согласен?

— Согласен, — твердо ответил Хаим. — Я готов! Довольно быть тряпкой… Надоело!

Эзра не понимал русского языка, но по тону разговора, по выражению лица Хаима все же уловил, что случилось что-то очень серьезное. Сосредоточенное молчание Хаима лишь укрепило в нем эту догадку.