Земля обетованная. Последняя остановка. Последний акт (сборник)

Что до Боссе, то от постоянного страха он стал настолько недоверчив и суеверен, что даже не попрощался с женой. Ему казалось, этим он как бы перехитрит судьбу. Мол, если попрощается, его обязательно задержат на границе. Но его пропустили. Сначала он очутился во Франции. Потом в Лиссабоне. А теперь ночи напролет дежурил в госпитале в Филадельфии и страшно раскаивался, что даже не поцеловал жену на прощание. Он был очень деликатный человек и не мог себе этого простить. Жену он очень любил. Он никогда больше о ней не слышал. Да это и не мудрено – ведь вскоре грянула война.

У дверей гостиницы «Мираж» стоял «роллс-ройс» с шофером. Выглядел он здесь как золотой слиток в помойной яме.

– Вон идет вам провожатый, – услышал я обращенный к кому-то голос Мойкова из плюшевого будуара. – У меня, к сожалению, времени нет.

Мария Фиола вышла мне навстречу из пальмового закутка. На ней был светлый облегающий костюм для верховой езды, в котором она выглядела совсем юной.

– «Роллс-ройс» на улице – это, конечно, ваш? – полюбопытствовал я.

Она засмеялась.

– Временно. У нас были съемки спортивной моды. Вот я и взяла его взаймы, как и все остальное, что у меня есть, – платья, в которых я фотографируюсь, украшения, которые я к этим платьям ношу. И костюм этот жокейский! Я ведь даже верхом ездить не умею. Во мне ничего подлинного, все заемное.

– Тиара Марии Антуанетты была подлинная, – возразил я. – Да и «роллс-ройс» вроде тоже настоящий.

– Согласна. Но это же все не мое. Получается, я мошенница: вещи подлинные, а сама я подделка. Вас это больше устраивает?

– Это гораздо опаснее, – сказал я и посмотрел на нее.

– Она ищет сопровождающего, – объяснил Мойков. – У нее «роллс-ройс» только на сегодняшний вечер. Завтра утром надо его вернуть. Не хочешь на один вечер стать странствующим авантюристом в шикарном авто?

– Я всю жизнь странствующий авантюрист. Правда, не такой элегантный. Это будет что-то новенькое.

– Вот и хорошо.

Мысленно я пересчитал свои деньги. Денег хватало – даже для пассажира «роллс-ройса». У меня еще оставались комиссионные Силвера за голубой молитвенный ковер.

– Куда едем ужинать? – спросил я. – В «Вуазан»?

Это был единственный дорогой ресторан, который я знал. Александр Силвер угощал меня там вместе со своим братцем Арнольдом. Тамошний паштет из гусиной печенки незабываем.

– В «Вуазан» в таком мартышкином наряде меня вечером не пустят, – сказала Мария Фиола. – К тому же я уже поела. И шофер тоже. Спортивная фирма устроила небольшой прием. А как вы? Не найдется ли где-нибудь в городе новой порции божественного гуляша?

– Только остатки шоколадного торта. Ну, еще несколько маринованных огурчиков и пара ломтей черного хлеба. Весьма скудное меню.

– Маринованные огурцы очень даже кстати. И хлеб тоже. У меня там в машине бутылка водки.

Мойков встрепенулся.

– Русской?

Мария Фиола улыбнулась.

– Кажется. Пойдемте лучше в машину, Владимир Иванович! Сами и проверите. Только стаканчик побольше не забудьте.

Мы последовали за ней. Водка оказалась русской. Мария Фиола налила Мойкову полный стаканчик. Водка была ледяная – в «роллс-ройсе», оказывается, имелся даже небольшой встроенный холодильник. Мойков отпил глоток и благоговейно, словно утоляющий жажду сизарь, закатил глаза к небу.

– Вот когда сразу чувствуешь себя жалким самогонщиком! – вздохнул он.

– Отчаяние верного копииста перед лицом оригинала! – поддел я Мойкова. – Учись, Владимир! Главное – не падать духом! Твоя зубровка, кстати, по меньшей мере не хуже.

– Даже лучше, – добавила Мария с нежностью. – В ней есть свой секрет: она утешает в минуты скорби. Ваше здоровье, Владимир Иванович!

Мы поехали вверх по Пятой авеню к Центральному парку. Было еще очень жарко. Из зоопарка доносился вечерний рык львов. Пруды в парке застыли в полной неподвижности, словно из свинца.

– Этот костюм ужасно меня стесняет, – пожаловалась Мария Фиола. С этими словами она опустила шторку на окне, отделявшем нас от шофера. Тут я заметил и на остальных окнах такие же шторки. Они превращали машину в уютную комнату, куда нельзя заглянуть с улицы. Мария раскрыла свою сумку. – Сейчас надену что-нибудь полегче. По счастью, я захватила старое платье.

Она сняла с себя жокейский жакет и короткие коричневые сапожки мягкой кожи. Потом принялась стягивать жокейские лосины. Сиденья в машине были широкие, удобные, и все равно ей не хватало места. Я мало чем мог ей помочь. Мне оставалось только покорно сидеть в сафьяновом полумраке салона, по которому зелеными отсветами скользили тени парка, слушать мерный рокот мотора и вдыхать аромат духов, распространявшийся вокруг по мере того, как Мария разоблачалась. Делала она это без малейшего смущения – наверно, рассудила, что на показе в фотостудии я уже все равно видел ее почти нагишом. Что же, это так, но тогда вокруг было много людей и света. А теперь мы совсем рядом, в полумраке и наедине.

– Какая вы загорелая, – заметил я.

Она кивнула.