Земля оборотней

– Лоухи, как же так? – раздались голоса. – Оказывается, всё это в самом деле устроила ты?

Лоухи молча слушала, подавляя бешенство. Поздно затыкать рот карьяла – слово произнесено и услышано. Теперь как бы не пришлось оправдываться перед всем кланом за разрушение Луотолы! Много месяцев Лоухи размышляла, как поступить с сампо, и тут пришел этот мальчишка и своей наглостью спутал ей все планы. Нужно было срочно принимать решение…

– Ты действительно знаешь, как очистить Луотолу? – спросил Ильмо на языке карьяла пожилой тун.

– Да, мне подсказали боги, – твердо сказал Ильмо. – Воля богов привела меня в ваши земли, ибо Луотола угрожает всему миру, а не только вам! Я послан осушить этот отравленный источник, выдернуть ядовитую иглу и отнести ее туда, где она никому не навредит! Вернуть похищенное богам!

– Ты закончил? – ледяным голосом спросила его Лоухи.

Ильмо кивнул.

– А теперь послушайте правду! Родичи, туны клана Ловьятар, к вам обращаюсь! – зазвучал под резными сводами ее скрипучий голос. – Помните ли вы тот поход, из которого я привезла сампо? Многие его помнят, а иные в нем участвовали сами. Помните ли вы пророчество Филина о том, что сампо, источник нашего блага, будет похищено человеком из рода Калева? Сама Калма назвала мне имя вора, – Лоухи снова обернулась и выбросила перед собой руку: – Вот он, Ильмаринен из рода Калева! Тот, кто отнимет у нас сампо и вместе с ним – силу и власть. Вот он, кого я искала много лет, чтобы пророчество не сбылось и народ Ловьятар мог жить в мире и достатке. Ради этой цели – вашего блага, сестры и братья! – я отправила на его поиски моего сына Рауни. И вот этот карьяла, который сейчас говорит о всеобщем благе и восстановлении целостности, – его убил собственными руками! Застрелил исподтишка и надругался над трупом! Отрубленная голова Рауни и поныне торчит на шесте посреди его гнездовья, а тело выброшено в лес на поживу зверям! А потом, вместо того чтобы сидеть тихо в своей лесной норе, он набрался такой наглости, что явился сюда и требует, чтобы мы отдали ему сампо – сами! Неслыханное дело! А вы, вместо того чтобы растерзать убийцу и наглеца на месте, хотите отдать ему наше великое сокровище добровольно? Разве вы не понимаете, что он не сказал ни слова правды? Какое имеет значение, какие слова он плетет? Смотрите в корень – не слова, но намерения! Слов прозвучало много! Намерение же одно – забрать сампо себе!

– Вовсе не себе! – начал Ильмо, но его уже никто не слушал.

Вокруг снова поднялся крик. Туны рода Ловьятар вскочили с мест, расшумелись…

Ильмо поймал взгляд стоящей рядом с ним Ильмы и по ее глазам понял, что если до того все шло хорошо – то теперь положение изменилось…

– Сампо принадлежит роду Ловьятар! – гремел голос Лоухи. – Мы вернем его сами. Для этого я и собрала вас всех здесь! Мы напоим Калму его кровью и кровью его приспешников – и сампо вернется к нам, и мы станем еще могущественнее, чем прежде!

Шум в зале поднялся такой, что нельзя было разобрать больше ни слова…

– Эй, Ильмо, – крикнул ему в ухо Аке, – сдается мне, что нас сейчас разорвут в клочья!

– Если у тебя в запасе есть что-то еще, не тяни, – сказала Ильма с отчаянием в голосе, видя, что мать указывает рукой в их сторону и что-то кричит.

– Да, – сказал Ильмо.

Время вдруг замедлилось. Он видел искаженное лицо Лоухи и ее горящие торжеством глаза… Видел латных тунов, которые приближаются к нему, собираясь волочь на жертвенник… Видел, как клубится тьма в глазах Калмы…

Пожалуй, ждать было уже нечего.

– Ахти, – сказал он, – давай. Разорви материнский оберег.

Ахти кивнул и вытащил из-за пазухи прошитую полоску ткани. Затрещало крепкое полотно… На мгновение мелькнула замысловато вышитая полоска, густо затканная рунной вязью, – а потом раздался такой треск, словно сама ткань мира порвалась надвое. Ильмо почудилось, будто вся Похъёла, словно осенний лист, оторвалась от питающего древа и полетела куда-то, увлекаемая ветром…

Что-то менялось в зале; что-то неуловимое уходило, утекало прямо сквозь ткань мироздания. Воздух завибрировал, и вдруг грянул такой вопль, будто его одновременно издали тысячи глоток. Ильмо зажал ладонями уши и понял, что крик ему не мерещится.

Он увидел, как лик Калмы, в котором сошлось несочетаемое, худший из кошмаров – мать, пьющая кровь своих детей, – мгновенно потускнел, утратил глубину… и черная половина его исчезла. Теперь это было просто вырезанное в скале женское лицо, причем вырезанное грубо и неумело. Ильмо почувствовал, словно с его плеч упала огромная тяжесть, которую он едва сознавал, – а в голове стало ясно. Калма ушла отсюда! Она потеряла их! Она больше их не видит!

«Это заклятие разрушит любые вражьи чары», – вспомнил он слова Аке, когда тот передавал оберег Ахти.