Земля, омытая кровью

В одной из комнат старого крепостного здания я выдавал партийные билеты только что принятым коммунистам. Вдруг зазвенел телефон: Мартынов просил навести порядок на берегу. Взяв с собой группу автоматчиков, несших комендантскую службу, я вышел к обрыву. Внизу расстилалась пестрая галечная отмель, за ней сверкала на солнце спокойная в то утро гладь пролива, а у причалов действительно не было порядка — чересчур людно, толчея.

Мы быстро сбежали по крутой тропке вниз. Подхожу к группе красноармейцев, осаждающих катер. Выясняю, кто такие. Оказывается, это бойцы, отбившиеся в суматохе боя от своей части. Вчера их выбили с позиции, ночь они провели в каменоломнях, опоясывающих город, а утром пришли на берег. Увидев, что здесь уже идет эвакуация, решили тоже не отставать.

Приказал им построиться, смотрю на растерянные лица.

— Эх, вы, вояки… Там сейчас, — указываю на запад, — тысячи бойцов цепляются за каждый рубеж, дерутся насмерть, а вы…

— А нам сказали: «Идите к переправе…» — оправдывается один из бойцов.

— Кто сказал?

Заминка. Я отправил красноармейцев на ближайшие позиции западнее крепости.

Вдруг все насторожились. К нам стремительно бежал, придерживая на бедре саблю, возбужденный командир в кавалерийской форме. Увидев меня, на ходу отрывисто заговорил:

— Кто здесь старший? Вы, товарищ командир? Сейчас же переправляйте нас с конями на тот берег. Чертова заваруха! Пропадут кони и люди. Прошу распорядиться!

С трудом сдерживаясь, я ответил майору, что приказа об эвакуации частей нет и им еще придется повоевать.

Майор распалился сильнее:

— Повоюйте теперь вы… насиделись тут в тылу… Мы, что могли, сделали, а теперь спасайте коней! Понятно?

Но о переправе лошадей нечего было и думать. На чем их переправишь? Я старался разъяснить это кавалеристу, но он ничего не хотел слышать — выхватил из кобуры наган и выразительно замахал им перед моим лицом.

Тут к нему придвинулись сопровождавшие меня краснофлотцы. Майор остепенился, спрятал наган и, ругнувшись, кинулся назад. Вскоре он уже размещал свои подразделения на оборонительных позициях, продолжая кричать и ругаться, словно разгневан был на весь белый свет.

Я, хоть и рассердился на него за дерзкую выходку, понимал и положение кавалеристов, прижатых с конями к морю.

Вести с переднего края уже не оставляли сомнения, что напор гитлеровцев сдержать не удастся. Нам предстояло второй раз оставлять Керчь.

Первый раз это было в ноябре 1941–го. Мы ушли тогда из Керчи ненадолго, чтобы вывести свои части из западни. А через 40 дней, в декабре, моряки Черноморского флота, Азовской флотилии и воины частей Северо — Кавказского фронта высадились в Керчи и Феодосии. Фашистские войска были отброшены с Керченского полуострова в глубь Крыма. По нашим позициям била их артиллерия, часты были воздушные налеты. Но войска фронта накапливали силы, занимали выгодные рубежи, вели разведку боем, наносили врагу чувствительные удары. Тогда была полностью разгромлена 22–я немецкая танковая дивизия, прибывшая из Франции. Наши войска готовились к решительному наступлению, чтобы очистить Крым от врага.

Этот замысел тогда не осуществился. Война не прощает просчетов и промедлений, а они были допущены в мае 1942 года в Крыму. Как ни досадно об этом вспоминать, а надо прямо сказать: при подготовке войск к полному освобождению Крыма от немецко — фашистских захватчиков командование Северо — Кавказского фронта не избежало грубых ошибок. Войскам внушали только одно: будем наступать и опрокинем врага в море. А к оборонительным боям не готовились, крепкой, глубоко эшелонированной обороны не создавали. В то же время командование фронта не организовало как следует разведку и не заметило, как гитлеровцы готовились к наступлению. Внезапно они обошли наши войска с флангов и вклинились в глубь Керченского полуострова.

В войсках фронта началось замешательство. Отдельные части и подразделения стойко, отчаянно дрались за каждый рубеж, наносили гитлеровцам огромные потери. Но управление частями было потеряно. Сдержать вражеский натиск оказалось уже невозможно, и нашим войскам пришлось в исключительно тяжелых условиях отходить на Тамань.

…Отчаяние кавалерийского майора было достойно осуждения, но, увы, не беспочвенно. Настал час, когда кавалеристам приказали уничтожить коней: эвакуировать их не было возможности, а оставлять врагу нельзя. Люди нахмурились. Это были преимущественно кубанцы, природные конники. Стрелять в коней они отказались наотрез. В эту минуту я видел у них на глазах слезы. Без коней, тяжелым шагом поднимались конники на палубы уходивших кораблей. Отряд автоматчиков получил приказ пристрелить лошадей, сиротливо бродивших по изрытому воронками двору крепости.

Враг теснил наши части, обстреливал и бомбил побережье. Надо было во что бы то ни стало сдержать фашистов на время эвакуации.

Опаснее всего в такой момент паника. Кое — где, на последних рубежах перед Керчью, ряды дрогнули. Это ставило под угрозу всю массу войск, скопившуюся на узкой кромке берега у причалов.