На рассвете следующего дня гитлеровцы возобновили наступление. Теперь картина боя была видна с командного пункта. Вслед за короткой артиллерийской перестрелкой из — за холма выползли фашистские танки. Один из них сразу же вспыхнул, остальные изменили курс и скрылись в ложбине. На командном пункте стало оживленно, настроение у всех поднялось. Но успокаиваться было, конечно, рано. Враг продолжал наседать на широком фронте — из — за всех холмов, из — за хутора двигался на позиции 328–го батальона. На его стороне было шести — семикратное превосходство в силе. На наш оборонительный рубеж обрушилась вражеская авиация, ринулись танки. Произошел стремительный прорыв. 305–й батальон, растянувшийся на участке в 17 километров, оказался в критическом положении: фашисты угрожали выходом ему в тыл.
С КП базы мы пристально следили за боем на северном участке фронта.
— Дрянь дело! — услышал я рядом подавленный голос штабного командира, только что говорившего с начальником разведки.
— Что предпринимает Куников, не слышно? — спрашиваю у него.
— Видите, пока отстреливается, — пожал плечами командир.
Пробираюсь траншеей к командиру базы. Он, скрывая волнение, говорит:
— Куников сказал, что будет удерживать рубеж, отходить не намерен…
По тону, по лицу Трайнина видно, что он доволен решимостью комбата, однако сразу же вызвал по телефону командира артдивизиона Б. В. Бекетова и приказал быть готовым прикрыть отход 305–го.
Томительно тянулись минуты. Вот уже гитлеровцы подходят к флангу 305–го батальона. Вдруг там заговорили пушки, оказавшиеся каким — то образом возле хутора. Залп за залпом — и вражеские танки повернули назад. Вскоре ожесточенная стрельба вспыхнула на другом участке — наши орудия били и там, словно у Куникова появилась новая батарея.
Наше изумление рассеял прибежавший на командный пункт связной 305–го батальона. Он рассказал, что комбат Куников приказал поставить 45–миллиметровые пушки на грузовые автомашины, и эти импровизированные самоходные установки ошеломили врага: они скрытно выдвигались к переднему краю, расстреливали прямой наводкой танки и огневые точки гитлеровцев, затем быстро меняли позиции и снова били врага.
Куникову удалось отбросить противника, атаковавшего с двух сторон.
После этого боя я встретился с Цезарем Куниковым. Это был спокойный, немногословный человек с крупными чертами лица, резким подбородком, острым пронизывающим взглядом. Я узнал, что лишь год назад он стал командиром, впервые надел флотскую форму. До войны он окончил Промышленную академию и машиностроительный институт, был инженером — механиком, а потом стал журналистом, редактором отраслевой газеты «Машиностроение». В первые дни войны оставил редакторский кабинет и добровольцем пошел на фронт, пожелав воевать на флоте. Его назначили комиссаром отряда катеров, действовавших в дельте Дона. Когда завязались бои в Приазовье, Куников стал командиром батальона морской пехоты.
Я спросил его, как воевал батальон там. Он ответил уклончиво:
— Что там говорить — дрались и отступали… На одном участке мы крепенько дали им, дивизию задержали… Отличный был у меня боевой сосед — капитан — лейтенант Востриков. Не слыхали?
— Как же! Вострикова знаю по его боевым делам. Говорят, в Приазовье фашисты за его голову большую награду назначали.
— Слыхал и я, — рассмеялся Куников. — Да и сам убедился, что голова его большой цены стоит. У него батальон когда надо — стена, когда надо — таран… Жаль было с ним расставаться. К Новороссийску он отошел.
Рев «юнкерсов» прервал наш разговор. Комбат заспешил в батальон.
Немцы снова и снова бомбили, перепахивая побережье Тамани. То там, то тут гитлеровцы прорывали наш обширный и весьма неплотный оборонительный рубеж. Начинали умолкать орудия, отрезанные от пунктов снабжения.
Батареи береговой обороны, которыми командовал капитан Панасенко, на наших глазах громили рвавшегося в глубь полуострова врага. Артиллеристы били метко, рассеивали и уничтожали роту за ротой, расстреляли десяток автомашин. Наступление целого полка гитлеровцев захлебнулось.
Но настал предел возможностей наших артиллеристов: кончился боезапас. Быстро пополнить его, когда дороги уже перерезаны или простреливаются, невозможно. Экономя последние снаряды, артиллеристы стреляли все реже. Враг приближался к батареям.
Наша штабная рация держала связь с капитаном Панасенко. Слышу встревоженный голос радиста, передающего командиру базы очередное донесение Панасенко: «Немцы ворвались в район позиций. Взрываем орудия. Уходим в морскую пехоту».
До нас донесся гул взрыва. Черный дым потянулся вдоль берега.
Потом мы узнали, как жители хутора Искра, возле которого стояли орудия, со слезами на глазах провожали уходивших моряков. Но уйти удалось не всем. Огневые позиции в районе хутора Искра оказались отрезанными фашистскими автоматчиками. Моряки — артиллеристы, оставшиеся у орудий, продолжали бой во вражеском кольце. Трое суток, окутанный дымом и пламенем, грохотал этот уголок таманской земли. Ночами командир базы дважды направлял за окруженными катера, но они не смогли подойти к берегу.