Земля под копытами

Теперь люди чего хочешь наболтают: Сластиониха то, Сластиониха сё!.. В селе так умеют ославить, что и себя не узнаешь. Только вы, люди добрые, мою душу наизнанку выверните да гляньте, что на донышке лежит: ничто не радовало, ни машина, ни деньги, ни дача его. Ничего не хочу, ничего не надо, только бы в семье все здоровы были, голодными, разутыми-раздетыми не ходили да чтоб войны не было. И работе своей не рада была, в чаду кухонном, мне легче гектар бураков колхозных прополоть, чем день-деньской у плиты, над кастрюлями выстоять, быстра я на руку, проворна на ногу, но ежели дохнуть нечем, нет мне жизни. И говорила, ведь говорила Йосипу, что не хочу из бригады уходить. А он мотает головой, как петух ушибленный: не бывать тому, чтоб моя жинка на простой работе вкалывала, — подумают, что и не начальство я, что силы нет у меня, ежели не могу поднять собственную супругу на вершину возможностей… Топчусь по кухне, а душа в бригаде. Но только он уж такой у меня — хоть кол на голове теши, слышать ничего не хочет, на своем стоит.

Я, баба глупая, иной раз думала, может, кто сглазил, повредил его, попортил, оттого такой влюбленный в свой портфель и сделался. Я уж и у цыганки ворожила — ходила у нас по селу цыганка. Сказала она такое: сильно, ой и сильно повредили его! Возьми три копейки, кинь в колодец и принеси из него воды, а под папоротник поклади новую шапку мужнину, лист папоротника любит, чтоб под ним дорогая вещь полежала. Не успела я к цыганке с Йоськиной шапкой прибежать, ее милиция забрала: соседка моя по ее совету кожух новенький под папоротник положила, чтоб муж шибче любил, — будто корова языком слизала тот кожух…

Направили меня потом к бабке за Днепр. Бабка выслушала все, головой покачала: «Нет, милая, не могу тебе помочь, испуг умею заговаривать, горячим хлебом радикулиты выгреваю, а то наваждение, что у твоего мужа, ни шептанье, ни хлеб не возьмет, надо, чтоб портфель отобрали, тогда еще, может, наваждение уйдет и человеку свет откроется… Много страшных хвороб на свете, а портфельная самая страшная, свет она человеку застит и душу гноит». Так я уже ни к кому больше не ходила с бедой своей, а ждала, пока нарыв душевный сам прорвется и болячка Йоськина затянется. Когда сняли наконец его с начальников, поплакала, уж больно он переживал, но и радовалась: теперь, думаю, пойдет на поправку.

Но нет, не проходит, застарелая, видать, болезнь. Про работу в бригаде и слушать не хотел, не дождутся, говорит, они, чтоб я с топором по селу ходил, как рядовой колхозник. Придумал, что вроде бы человеку полезней в машине ездить, чем пешком ходить, мол, тело в машине встряхивается и разгон крови дает, поехал к врачам справку требовать, что машина ему для здоровья необходима. Врачи посмеялись, кто ж такую справку дает? Медицина, говорят, такого не знает, чтоб машина оздоравливала, наоборот, надо всем больше пешком ходить. Вернулся он домой и давай писать во все высшие инстанции, чтоб его снова поставили на должность, с машиной. Сто тетрадей, наверное, исписал. Я каждый божий день на почту бегала, отправляла, сам-то на люди не появлялся, как это, говорит, я пешедралом потащусь, когда вчера еще на персональной ездил?! Пишет и от телефона не отходит. С телефоном этим горе давнее. Приходит домой — никто не звонил? Так уж любил, чтоб звонили ему. Один раз грех на душу взяла, сбрехала, что звонили, мол. А кто? А кто, говорю, не знаю. Так он вечером полсела обзвонил, все выяснял. С неделю еще, может, вспоминал и душу выворачивал, почему не спросила. Альбом завел, чтоб мы с дочками записывали, кто и по какому делу звонил.

Как-то заболела у Йоськи поясница. Присоветовали ему тогда с печи неделю не слезать, так он еще один аппарат купил и на печь с ним полез: вдруг, говорит, кто-то позвонит. Когда сняли его с должности, даже спал в обнимку с аппаратом: все ждал, бедолага, что начальство позвонит, ответят на его писульки. По нужде если на минутку отлучался, так либо меня у телефона сажал, либо одну из дочек, чтоб звонок не пропустить, где б ни был. Только звонки все как отрезало, разве что номером кто ошибется. То, бывало, на всю округу звон идет: председатель колхоза в бильярд приглашает или что по работе надо, собрание там какое, а как сняли с должности, будто и телефон онемел. Йоська первые дни мастера телефонного вызывал: может, что в моем аппарате неисправное, может, сигнал не получается? Не-е, мастер отвечает, все исправное, и сигнал получается, а, видать, не идут сигналы.