Земля под крылом

В комнате оперативного дежурного оказался хлеб. Я взял буханку, разломил на три части и подал немцам. Они не берут. Белков что-то сказал им. Только тогда они взяли хлеб и стали очень осторожно есть, повторяя: "Гут брод", "Гут командир".

Эти немецкие солдаты ожидали от нас всего, любых грубостей, издевательств, как они делали с нашими военнопленными, но только не такого отношения.

- В эти дни погиб отважный летчик Виктор Кудрявцев, который совершил 'более 140' боевых вылетов.

Последний вылет

Восточная Силезия. Вывшая польская земля за Оде-ром. Город Бреслау (Вроцлав) окружен нашими войсками, горит. Днем дым пожаров поднимался на километр, а ночью зарево виднелось на двадцать-тридцать километров.

Наш полк базировался уже за Одером сразу на двух аэродромах. Летали или по коридору вокруг окруженного города на Берлин, или на юг, в Чехословакию.

Немецкое население, перепуганное геббельсовской пропагандой, покинуло родные места, бросив имущество на произвол судьбы. В городках, селах, даже помещичьих усадьбах из окон болтались белые флаги из простыней, скатертей, полотенец или какие-то красные полотнища, выкроенные из бархатных портьер и из обойного материала, в котором преобладал красный цвет, и просто что-то похожее на красное. Первые говорили, что они сдаются на волю победителей, а вторые пытались убедить, что они всегда, если не поддерживали, то сочувствовали противникам гитлеровского режима.

22 марта при вылете на постановку дымовой завесы погиб штурман нашего полка Николай Миронович Горобинский.

26 марта наша группа из восемнадцати штурмовиков и двенадцати истребителей выполняла задание над территорией Чехословакии. Мы попарно ходили кругом, бомбя " расстреливая технику и пехоту фашистов. Я заметил зенитную батарею, которая особенно досаждала "Ильюшиным" и, просигналив ведомому - молодому еще летчику, спикировал на зенитчиков, поливая их огнем из пулеметов и пушки.

При выводе из пикирования надежный, верный, всегда безотказный "Ил" вдруг сильно затрясся, мотор перестал тянуть. Было ясно, что фашисты все-таки опять меня подбили.

- Бойченко! - крикнул в шлемофон. - Я подбит. Иду на вынужденную посадку! Принимай команду группой.

А высота всего 20-30 метров. Только развернулся в родную сторону прямо по носу выросла насыпь железной дороги. Дал, насколько возможно, газ. Мотор работал с перебоями, но я все-таки перетянул насыпь и плюхнулся, не выпуская шасси.

В самолете оказалось пять пробоин. Одна из них стала причиной того, что открылся нижний бронированный капот, который задел все три лопасти винта и оборвал каждую более чем на полметра. Поэтому не было тяги винта. Один снаряд угодил в левую часть бронестекла, но не пробил его. Еще бы с десяток сантиметров и он влетел бы в форточку, прямо в меня.

Не так много понадобилось времени, чтобы связаться по телефону с командиром корпуса генералом Рязановым.

- Товарищ генерал. Сел на вынужденную. Мои координаты...

- Можно ли восстановить самолет?

- Можно.

- Оставь у машины стрелка, сам приезжай ко мне. За тобой сейчас придет машина.

Действительно, минут через десять показался "виллис", и адъютант генерала помог демонтировать радиостанцию, захватить парашюты.

Проезжая на командный пункт генерала, мы миновали три линии артиллерийских позиций, где вплотную, колесо к колесу, стояли артиллерийские орудия от самого крупного калибра до 45-миллиметровых. "Ну, - подумалось, от такого огня не устоит никакая оборона!"

Действительно, когда я прибыл на КП, потом наблюдал картину боя, то наглядно убедился, почему нашу артиллерию называли "богом войны": фашистские позиции были сметены с лица земли.

В тот раз, на свой аэродром пришли только шесть самолетов из восемнадцати. Заменивший ведущего увел большую часть группы вместо севера на восток. Они сели за триста километров от линии фронта, в районе Кракова, а потом по одному стали собираться домой. Но одного экипажа мы так и не досчитались.

В моей летной практике тоже был такой случай. Когда мы летали на Дуклинский перевал, погода внезапно испортилась, и молодой летчик, отстав от своей группы, махнул в другую сторону-пересек Чехословакию, сел аж на территории Венгрии, которая, к счастью, была уже занята нашими войсками.

После этого боевого полета командование не разрешило мне больше летать на боевые задания. Достали где-то просроченную путевку и отправили на лечение в Кисловодск.

В Великую Отечественную войну 1941-1945 годов мне довелось 91 раз водить в бой различнее по численности группы штурмовиков и истребителей. Не более тридцати раз приходил на свой аэродром без прямых попаданий вражеских снарядов, в остальных случаях привозил одну, две, три, четыре, пять отметин, три раза делал вынужденную посадку.

За Одером погиб наш любимец, командир первой эскадрильи Николай Евсюков, провоевавший более двух лет.