…На Дуклинском перевале (Чехословакия) увлекшись наступлением, кавалерийский корпус оказался отрезанным от основных частей. Создалось угрожающее положение. Нужно было выручать кавалеристов, подбросить им подкрепление. Дорога же находилась под прямым прицельным огнём немецкой артиллерии. «Ослепить фашистов, закрыв этот участок дороги дымовой завесой», — такой был приказ командования.
Два раза водил группы командир второй эскадрильи А. П. Овчинников, но неудачно. Под вечер вылетела наша группа из шести самолетов. У меня были подвешены зажигательные бомбы, которыми требовалось сигналить остальным летчикам на постановку завесы.
Стали подходить к цели. Но не было уверенности, что летим правильно: местность оказалась сильно пересеченной и однообразной. Чтобы не ошибиться в ориентировке, мы развернулись обратно, в свою сторону. Командир корпуса генерал Рязанов удивился:
— Девятьяров, ты шел правильно. Куда стал разворачиваться?
— Не уверен в точности захода на цель, товарищ генерал. Зайду снова.
— Давай, действуй.
Сориентировавшись по шоссейной дороге и реке, развернулись и устремились обратно. Я качаю крыльями, чтобы привлечь внимание Рязанова. Он долго молчал, потом крикнул:
— Идешь правильно. Видишь, горит на земле? Я взглянул вперед: там несколько очагов пожара. По носу самолета определил нужную точку.
— Доверни влево!
— Выполняю.
— Переходи на пикирование! Ставь дымы!
Нажимаю на кнопку, сбрасываю бомбы — сигнал для моих летчиков. Мы прошли по ущелью на высоте 25–30 метров, удачно поставили дымовую завесу.
Генерал сообщил:
— Молодцы, поставили хорошо. Я стал разворачиваться влево, в свою сторону. Рязанов нас потерял из виду:
— Девятьяров, я тебя не вижу.
— Выбраться не могу, трудно выйти из ущелья.
— Иди домой.
У немцев артиллерия, в том числе и зенитная, располагалась на вершинах гор. И впервые за войну нас обстреливали не снизу, а сверху.
… Боевые будни продолжались. 1 октября Совинформбюро сообщило: «На 1-м Украинском фронте группа наших штурмовиков под командованием капитана Девятьярова подвергла ожесточенной штурмовке позиции противника. Бомбовым и пушечным огнем наши летчики уничтожили несколько немецких танков, взорвали склад с боеприпасами и подавили огонь пяти артиллерийских батарей противника».
В этом полете мне пришлось вести группу из тридцати штурмовиков и двадцати истребителей. Такое большое соединение у меня было единственный раз.
Но и мы несли потери. На Сандомирском плацдарме погибли летчик второй эскадрильи Маркушин, летчики первой эскадрильи Кобзев и Баранов, мой стрелок Саленко, заместитель командира полка по политчасти майор Константинов. И тут еще надо было случиться такому с Бочкаревым и его молодыми летчиками, часть из которых едва не погибла. Во всяком случае, многие машины пришлось ремонтировать, вместо того, чтобы сразу направить на боевые задания.
Мы тогда благополучно приземлились под Львовом. Аэродром оказался переполненным. Посадка и взлет производились на два старта.
Место для стоянки нам отвели рядом с американскими самолетами «Либерейтор», которые ходили на сквозные бомбардировочные полеты. Они взлетали в Англии, бомбили объекты в Германии, Австрии и садились на наших аэродромах, заправлялись горючим и боеприпасами и снова уходили на задание, чтобы потом сесть в Англии.
Экипажи, видимо, только что прилетев с задания, выходили из самолетов и тут же, на стабилизаторах, вскрывали консервные банки.
На другой день, когда мы ожидали вылета на свою точку на Сандомирский плацдарм, к нам подошел американский летчик. Пожилой. На ломаном русском языке, показывая на наши штурмовики, спросил:
— Эти самолет немцы называют «черная смерть»?
— Эти самые.
Он обошел вокруг моего «Ильюшина», посмотрел его вооружение, броню кабины и удовлетворенно цокал языком:
— Ойл райт. Очень карашо.
— Вы были у нас, в Советском Союзе? Откуда знаете русский язык?
— О, нет. Я — польяк. Матка и… отьец поехали в Америка. А мальчик я говорил по-русски. Только теперь вижу Россия. Я восхищении. Вы сделали Гитлеру капут.
И он расхохотался.
Но не все так думали. В частности, солдаты и офицеры противника все еще верили бесноватому фюреру, геббельсовской пропаганде и надеялись на какой-то перелом в ходе войны, боялись поражения.
В декабре 1944 года мы стояли на аэродроме севернее польского города Жешув. Война переходила в завершающую стадию. Инициатива и господство в воздухе и на земле полностью находились в наших руках.
Командование 1-го Украинского фронта готовило удар, в результате которого война должна была перенестись на территорию Германии. Чтобы осуществить эту операцию с большим эффектом и наименьшими потерями, проводились учений всех видов войск. Мы, в частности, ходили на полигон с боевыми комплектами, выполняли упражнения, тренировали молодых летчиков. Одновременно авиация вела повседневную активную разведку и фотографирование объектов противника, отдельные летчики вылетали «на свободную охоту»: им давалась не отдельная цель-объект, а район действия, цели же выбирали они сами.